По дэнжу - это к вопросу о маленьких жителях Лондона, которые видели в небесах ангела божьего и указывали на него родителям)

@темы: картинки, данжен

---

Встретили НГ. Крайне позитивно прогулялись по Невскому, где народ хренел от Завулона, который рассекла бурное человеческое море на джамперах. Причем реакции были безумно позитивные - "фигажсебе, чел, жжошь". Да, там было от чего хренеть. Ночной новогодний Невский - это очень красиво и позитивно, в особенности из-за толпы народа, которые все радостные и орут "С Новым Годом!")
Про посиделки - мысль с игрой в начале была хороша, потом было цинично скучно. Да, мы не привыкли тупо сидеть, кющать и бухать. Нам подавай что повеселее. Посему мы поперли гулять, народ остался вкушать.
В целом - если совсем руку на сердце - лучше б я в Москву уехал на НГ. И в следующем году так и сделаю. Просто из принципа)
Мейдж, Селена - спасибо, что отдали квартиру на растерзание и пошли с нами проникаться позитивом в город. Без Завулона выше всех праздник бы так не удался.
"Мы просто гуляли.. А ведь потом Ночной Дозор скажет - это была боевая операция" (С) шеф

@темы: О жизни, Впечатления

---

Подарок. Мне. Да, правда))))

Это охуительно. Это прекрасно. Это мне подарили.  Колючая и [J]Bird Seller[/J]. Именно благодаря им, вы, друзья, избавлены от моих стонов в эфир - напишите мне порнушный сефоген пожестче.
Я просто и безыскусно счастлив. Автор, спасибо)))))) Я люблю жизнь. Я люблю всех. Я люблю автора. Мне несут пиво. Я умер и попал в рай))
Хэппи мне новый год )))
Это - пиздец как круто.

28.12.2008 в 21:02

Пишет  Колючая:

Фанфик
Название: Укрощение строптивого
Автор: Колючая
Бета: [J]Bird Seller[/J]
Фандом: Final Fantasy VII - Crisis Core
Рейтинг: NC-17
Жанр: PWP, местами OOC, Slash, BDSM (прямо и бд, и дс, и см), ER
Пэйринг: Сефирот/Генезис
Посвящение:  Naertu в подарок на Новый Год)
Отказ от прав: они скверовские) я балуюсь)
Предупреждение: местами мат, но мало, кровопускание и спанкинг как средства SM.
От автора:

пара слов покаяния

я в жизни не практиковала BDSM, я даже не помню ощущения от того, что при гололеде падаешь на пятую точку и отшибаешь ее нафиг, потому написанное под морем может расходиться с тем, каково это в реальности, не претендую. Основывалась я на допросах ближней и информации из интернета.
BDSM основывается на принципе добровольности, потому Генезис точно знает, что происходит. Просто играет свою роль «караул, насилуют!» и «отвали, пративный».
И еще. Я писала, опираясь на определенные допущения. Например, что Сефирот может искусно разрезать на Генезисе одежду, не нанеся серьезных повреждений, а так, слегка кровь пустить, несмотря на то, что рыжий дергается и сопротивляется, а Масамунэ режет металл и камни только так.
В тексте не нашло отражения, так как я с трудом представляю процесс, но на Генезисе применен японский веревочный бондаж, он же шибари. Именно его Рапсодос обзывает макраме.
Для тех, кто о Теме вобще не читал и понятия не имеет: зеленый – сигнал продолжать, красный – сигнал немедленного прекращения. Есть еще желтый/оранжевый, но в тексте это не обыгрывается.
Наверное, все) Приятного прочтения)

Укрощение строптивого

Какая разница, где скрещивать клинки? Обрамление – незначительный штрих, лишь бы было пространство размахнуться и нанести удар, взмыть ввысь или, будучи отброшенным мощной атакой, не впечататься в стену.
Главное в схватке – противник. Его агрессия, сила и мощь. Выброс адреналина, смешавшегося с мако. Обострившиеся чувства, ускорившиеся реакции, напрягшиеся мышцы. Грациозные и легкие движения. Изящный и смертоносный танец.
Генезис, против обыкновения, не прочитал ни одной строки, лишь пошевелил губами, безмолвно цитируя Loveless. Но и этого хватило, чтобы Сефирот его понял. Рыжий улыбнулся противнику, послал ему воздушный поцелуй и напал.
Генерал легко уворачивался от атак, смещаясь на полшага или просто отклоняясь. Словно издевался. Стикс пролетала в сантиметрах от его тела, но сильвер продолжал быть невозмутимым и насмешливым. Как и всегда. Ровно до того момента, как войдет в раж. Сколько раз Генезис видел его таким и неизменно наслаждался тем, как противник начинает яростно размахивать Масамунэ, разрушая любые декорации, словно пытаясь запугать соперника, подавить его волю своей. И от этого кровь кипела еще сильнее.
С каждой пропущенной атакой Рапсодос вспыхивал все сильнее. Ни одного серьезного ранения, легкие ушибы, нашинкованная одежда.
- Между прочим, плащик денег стоит, - прошипел рыжий.
- Выходи за меня замуж, я тебе новый куплю.
- Мечтай.
- Неужели из меня будет плохой хозяин? Обещаю быть нежным и не выходить за рамки тобой дозволенного, - хмыкнул Сефирот.
- Ты дальтонизмом не страдаешь?
- В смысле?
- Разницу между красным и зеленым улавливаешь? Проклятье!
Масамунэ разрезала не только плащ, но и руку. Краткая вспышка боли и неприятное ощущение стекающей по предплечью густой струйки.
- Сейчас прольется чья-то кровь, - пропел Сефирот. – Сейчас... Сейчас... Прости, уже пролилась. Какого она цвета?
- Красного! – прорычал Рапсодос.
Генерал застыл. Масамунэ зависла в воздухе, будто и не неслась мгновение назад к открытому плечу.
- Наверное, улавливаю, - хмыкнул генерал, продолжив атаку.
Генезис заблокировал удар, увернулся, пытаясь не обращать внимания на хлюпание в перчатке. С каждым ударом сердца он чувствовал, как нарастает злость. И она была тем больше, чем менее успешными были его атаки и контратаки.
Следующий удар пришелся по ягодицам. Плашмя. Незначительный урон для задницы и весьма ощутимый – для гордости.
- Зеленый? – подмигнул Сефирот, игнорируя гневный возглас Генезиса.
Кровь махом прилила к коже. На долю секунду Рапсодос засомневался, что обожгло сильнее – лицо или ягодицы, но последние тут же онемели. Видимо, чтобы компенсировать потерю чувствительности в пятой точке, запылали уши.
- СЕФИРОТ! – прорычал рыжий, вновь кидаясь на противника.
- Ну что «Сефирот», что? Я, между прочим, уже не первый год Сефирот, - подзуживал генерал сорвавшегося с цепи Солджера. – И даже не второй. Я, между прочим, уже много лет Сефирот.
Звонкая оплеуха заглушила готовые сорваться с языка Генезиса ядовитые слова. Рыжий отлетел на несколько метров, недоуменно хлопая глазами.
- Что это только что было? – ошарашенно спросил Рапсодос.
- Самая нежная ласка, на которую я способен, мой друг, - невозмутимо ответил генерал, подмигнул и атаковал.
Удары сыпались один за другим. Генезис с трудом уворачивался от одних и пропускал другие. Грудь, руки и бедра щипало от мелких порезов, ягодицы горели от постоянно достающихся им шлепков. Рычание, ругань и контратаки не помогали. В какой-то момент правая рука начала дрожать, пропитавшаяся кровью кожаная перчатка заскользила по рукояти меча.
Еще один, последний сильный удар выбил Стикс. Вспышка боли, резкой, белой, поднялась вверх, впилась в челюсть и висок. Рапсодос пошатнулся и припал на колено, опершись левой рукой в землю. Подняться и сказать что-нибудь едкое не было ни сил, ни желания. С лица капали крупные капли пота, волосы прилипли ко лбу. Тело горело. От боли, от унижения, от стыда. Так он давно не...
- Проиграл.
Низкий насмешливый голос. Обволакивающий. Въедливый. Пробивающийся даже сквозь оглушающее биение сердца. Близкий.
Пальцы сжались в кулак. Рапсодос знал, что пожалеет о своем порыве, но сдержаться не смог. И не захотел. Собрав последние силы, рыжий вскочил на ноги и метнулся к Сефироту. Нанести хотя бы один удар. Пусть не эстетичный, не красивый, зато сильный.
Не получилось. Лучший из Лучших без проблем ускользнул от отчаянной атаки, но не дал противнику завалиться, схватив его за ворот водолазки.
- Я еще воспитаю из тебя хорошую жену, - вкрадчиво пообещал генерал, почти касаясь губ Генезиса.
- Меч...
Сефирот заткнул ему рот властным поцелуем.
«К этому все и шло, правда?» - устало подумал Рапсодос и отключился.

Генезис не любил ругаться, считая бранные словечки уделом простых людей, не способных с достоинством ответить противнику шпилькой. Ну или зачитать пару строф из Loveless. Даже очнувшись голым в абсолютно незнакомом помещении Солджер смог бы сдержаться. Но не когда его оплетало сложное, надежно фиксирующее руки и ноги макраме. Веревки впивались в кожу. Но хуже всего, пожалуй, было то, что тело саднило от мелких порезов. Малейшее движение тут же вызывало кучу неприятных ощущений.
- Твою ж налево из-под пятки да до горла, - прошипел Генезис, когда очередная попытка высвободить руки доказала, что максимум, чего он добьется, - растянутые мышцы и вывихнутые суставы.
- Хорошо смотришься.
Слишком знакомый голос. Настолько привычный, что не возникло и тени сомнения, кому он принадлежит.
- И какого Ходжо это значит? – грозно спросил рыжий, пытаясь развернуться к генералу.
- Я решил, что пришла пора тебя перевоспитать, Генезис, - мягко ответил Сефирот.
Почему-то от его интонаций легче не стало. Ни капельки. Было в них что-то подозрительное. Последний раз, когда Рапсодос их слышал, генерал, войдя в раж, нанес его заднице ощутимые, хоть и поправимые увечья. Помнится, Масамунэ, как и сейчас, окончательно и бесповоротно испортила плащ, пришлось заказывать новый. Благо, его успели пошить, пока пострадавшую часть тела лечили. Лучший из Лучших тогда невозмутимо заметил, что кое-кому следовало бы старательнее защищать жопу, если она этому кое-кому заменяет голову.
- Мой друг, настал твой час... Тьфу, бля. Не тот текст. Пошутили и хватит. Ты должен знать, что характер закладывается в детстве. По мнению, между прочим, умных авторитетных людей в белых халатах. Меня уже не вылечить. Так что, кончай прикалываться и развязывай.
Улыбка. Только улыбка. Хмыкнул бы, что ли. А то скривил губы и смотрит так многозначительно, что в горле пересохло.
- Ха. Ха. Ха. Повторяю. Три раза ха. Сефирот, тебе не к лицу быть мерзавцем. Ты – герой, краса и гордость, идеал. Должен быть образцовым и порядочным, а не связывать с какими-то низменными планами честных Солджеров.
- А до тебя по-прежнему долго доходит, Генезис, - с укоризной сказал генерал. – Тебя надо перевоспитать. Ты, конечно, крут, но понятия не имеешь о дисциплине и не уважаешь тех, кто круче. Этот урок и постараюсь донести до тебя я - герой, краса и гордость, идеал.
- Мне опять посмеяться?
- Да пожалуйста, время пока есть.
- Сефирот, мне это абсолютно не нравится, - прищурившись, сказал Рапсодос.
- Увы, мой друг, рыбий жир далеко не всем по вкусу, - вздохнул Лучший из Лучших.
Кажется, в этой комнате действительно была опасность. Высокая и сереброволосая. Привычно одетая в черную кожу. Без плаща. С насмешливыми, затопленными мако глазами и искривленными в улыбке губами.
- Ой, - сказал Генезис и испугался.
По-настоящему. Без притворства. Наверное, именно так следовало понимать реакцию организма, выбросившего в кровь изрядную порцию адреналина. Будь Рапсодос ученым, то сумел бы представить в биохимических подробностях изменения, начавшиеся в теле. Но он был всего лишь Солджером, потому мог считать лишь внешние проявления – участившееся сердцебиение, поджавшийся живот, расширившиеся зрачки.
- А если я совру, что осознал, раскаялся и все такое, то можно посчитать урок усвоенным и развязать меня?
- Нет. А как же мое моральное удовлетворение от процесса перевоспитания? Должен же я прочувствовать, как несу в мир светлое и доброе.
- Давай уж как-нибудь без меня обойдемся. Желающих оказаться на моем месте будет столько, что...
Договорить Генезис не смог. Рот заткнул шариковый кляп. Рыжий возмущенно промычал длинную тираду о том, что некоторые Сефироты совсем совесть потеряли.
- Да у меня ее никогда и не было, - хмыкнул генерал. – А ты болтаешь много, не даешь приступить к воспитательному процессу.
Рапсодос выразительно замолчал, не отводя от Лучшего из Лучших гневного взгляда, только тому все было ни по чем.
- Начнем?
Прикосновение холодных пальцев к ягодицам заставило вздрогнуть. Генезис дернулся в безуспешной попытке сбежать от них.
- Да ты весь горишь, неужели я перестарался? А ведь старался быть нежным.
Широкая прохладная грудь, прижавшаяся к спине. Голос, терпким вином дурманящий сознание. Легкие прикосновения к внутренней поверхности бедра. Скольжение, такое успокаивающее, расслабляющее, словно шепчущее, что все в порядке, что можно довериться и не переживать, и тут же резкая боль от впившихся в плоть ногтей, словно оплеуха, возвращающая с небес на землю. Генезис дернулся и застонал.
- Не так? Может, скажешь, как надо?
Рапсодос промычал что-то невнятное.
- Я тебя совсем не понимаю, говори четче.
Рыжий зарычал и дернулся.
- Вот ведь беда, то не заткнешь тебя, а захочешь услышать манерный голос, так и не дождешься.
Связанный Солджер задрожал и вцепился зубами в каучуковый шарик, мешающий говорить. Слюна, с каждым вдохом все более густая, собиралась во рту, стекала через прорези, скапливаясь лужицей под щекой. Еще один штрих, незатейливо подчеркивающий унизительность его положения.
Рука скользнула вверх, к промежности, легкими надавливаниями массируя простату. Тело послушно отозвалось на незатейливые ласки, будто только и ждало этого легкого приказа. Генезис закрыл глаза, подчиняясь уверенным движениям.
- Молодец, - прошептал Сефирот. – Быстро учишься.
Непроизвольно сжались кулаки, но Рапсодос расслабил кисти и задышал глубже. Лишние телодвижения не избавят его от сложившейся ситуации.
Генерал хмыкнул и переместил руку чуть выше. С каждым неторопливым движением член Генезиса все больше наливался кровью. Хотелось сказать что-нибудь едкое о красавчиках, которым никто не дает и им приходится прибегать к изысканным ухищрениям, но проклятый шарик прилежно играл свою роль.
Сефирот что-то говорил о субординации и прочих мелочах, на которые наглый рыжий Солджер должен обращать внимание, но тот пропускал все мимо ушей, концетрируясь на собственных ощущениях. Если уж трахаться, то не под нужные речи о Чести, Гордости и им сопутствующих понятиях.
Рапсодос поплыл, но укус в плечо вернул его на грешную землю.
- Ты совсем не слушаешь, - укоризненно сказал генерал. – Пойдем другим путем.
Если бы Генезис мог, то взвился бы от резкого и звонкого шлепка. Умиротворение как ветром сдуло.
- Ты должен подчиняться приказам, это ясно?
Удар. И возмущенное мычание в ответ.
- Расценивать, как отрицание?
Еще один. Если бы Генезис мог, то выругался бы так витиевато, что Сефирот завис бы, пытаясь разобраться, куда именно его послали. Вместо этого генерал хмыкнул, и его ладонь в очередной раз опустилась на горящие ягодицы.
С каждым ударом внешнее становилось все более бессмысленным. Остались только ритмичные удары, сконцетрировавшаяся в одном месте жгучая боль и желание большего. Проклятый шарик в очередной раз мешал высказаться, но Сефирот и так понял, чего от него ждут.
Прохладная рука скользнула меж ягодиц. Мышцы рефлекторно сжались, но генерал не торопился, ждал, пока Генезис расслабится, и легко поглаживал горящую кожу.
- Подчиняешься?
Рапсодос зажмурился, впился зубами в каучук, но тут же расслабился и кивнул.
Привычное осторожное давление обильно покрытых смазкой пальцев, растягивающих и подготавливающих, только вот не вцепиться руками в простынь, не ответить ненавязчивой лаской. Можно лишь расслабиться, довериться и наслаждаться собственными ощущениями.
Сефирот вошел медленно, давая привыкнуть. Неторопливые, плавные движения, разливающиеся по всему телу волнами жара. Каждое прикосновение к горящим, слишком чувствительным ягодицам подстегивало, выбивало слезу.
Больно, мучительно, хорошо.
Пальцы, впившиеся в бедра, руки, притягивающие к себе, насаживающие на член идеально подходящего размера, обжигающая пульсация в сфинктрах, давление на простату.
Взвыть бы под ним, но кляп мешает, глушит любые вопль и крик.
Хриплое дыхание над ухом. Чтобы увидеть лицо Сефирота, не надо открывать глаза. Сосредоточенный, внимательно наблюдающий за любовником из-под полуопущенных ресниц, с потемневшей и словно пылающей радужкой. Агрессивный, сильный и мощный. Заострившиеся черты лица делают его более хищным, чем на поле боя.
Рапсодос застонал, когда любовник обхватил его член горячей и влажной ладонью, провел по стволу вверх, размазал большим пальцем по головке капли выступившей смазки. Тело отозвалось на ласку крупной дрожью. Быстрые движения руки и ритмичные фрикции приблизили оргазм. Яички поджались, и через несколько секунд рыжий Солджер спустил, вцепившись зубами в каучук. Пронзившая его тело судорога выжала Сефирота, Генезис почувствовал, как в стенку кишки ударила сперма.
Несколько минут хриплого дыхания, с каждым вдохом становившегося все медленнее и тише, а после - легкие прикосновения, осторожное распутывание узлов, шипение, пока генерал обрабатывал раны и долгая отсидка в туалете с поминанием затейливой генеалогии Лучшего из Лучших, из-за генетического материала которого Рапсодоса опять пронесло.
Рыжий Солджер с удовольствием вытянулся на кровати, когда все было позади. Легкий озноб и опустошенность были малой ценой за полученное удовольствие.
- Надо будет как-нибудь повторить, - вкрадчиво предложил Сефирот, накрывая любовника одеялом.
- Аха, - пробормотал Генезис. – Только снизу будешь ты.
- Да без проблем, - согласился генерал. – Надеюсь только, что ты сумеешь столь же виртуозно срезать с меня плащ.
- Кстати, о плаще!
- Завтра будет. Отдыхай.
Рапсодос закрыл глаза и начал продумывать, что бы этакое сотворить с Сефиротом-нижним. Наверное, надо будет прокрасться в кабинет Лазарда, пошариться в базе данных, чтобы подойти к вопросу подготовленным и не повторяться. Он еще докажет, кто тут Лучший из Лучших.

@темы: Crisis Core, фанфик, "FF7"

---

Раздача подарков)

Столкнувшись с вопросом, сочту нужным заметить, что коменты и отзывы приветствуются не только от тех, кому написано)


Творю добро № 1. Для  Scott_Summers

FF7:AC, Язу/Лоз, R, slash.

It Can't Come Quickly Enough

Ночь в Мидгаре – очень условное понятие. Она никогда не бывает темной, тихой и спокойной, а обязательно прервется – вспышками света, грохотом стрельбы, взрывами или еще какими эффектами.
Ночь для братьев наступает тогда, когда засыпает навоевавшийся за день Кададж. Его сон не могут прервать ни звуки перестрелки под окнами, ни шум обвалившегося дома напротив. Пока братья рядом и охраняют его покой – он будет спать, откинув растрепанную голову на колени Язу и обняв Лоза как большого плюшевого мишку. По детски невинно и с безграничным доверием.
Язу, сохраняющий абсолютную неподвижность – чтобы не потревожить – лениво переводит расфокусированный взгляд из стороны в сторону, как самый совершенный радар чутко воспринимая любое движение, любую угрозу со стороны. Ведь – если что – одной сотой секунды хватит на то, чтобы этот лунный призрак, неподвижная статуя ожил и отреагировал, вложив пулю точно между глаз тому, кто осмелился напасть. Если конечно, плюшевый мишка не успеет раньше свернуть этому несчастному шею одним движением или просто проломить грудную клетку ударом кулака.
-Язу… - шепот на самой грани слышимости, Лоз приподнимает голову и смотрит на брата. В его голосе нет и признака тревоги, но во взгляде она читается, звучит, пока еще тихо, но в любой момент грозит обернуться воем сирены – тревога! – Слышишь?
Язу перестает дышать и закрывает глаза. Все-таки Лоз – лучший боец, его инстинкты – инстинкты зверя, пусть и каменных джунглей. Язу – снайпер, для него опасность уже перечеркнута крестом прицела, он не любит, когда кровь попадает на одежду. Лоз напротив, за то, чтобы - голыми руками, смять, сломать противника, превратить в бесформенную груду мяса, оставить остывать на грязном бетоне. Может быть потому и чувствует все тоньше, острее..
-Слышу, - одними губами, еле заметный кивок и Язу поднимается на ноги, бережно перекладывая голову спящего Кададжа на сложенную в четыре раза куртку – вместо подушки. – Много, первый этаж.
Лоз довольно скалится и одним мягким движением смещается к дверному проему. Язу следует за ним – тенью, лунным призраком. Они вдвоем – прекрасная пара. Быстро движется по темным коридорам мощная фигура Лоза, в развороте широких плеч – мощь и сила сытого зверя. С волчьей усмешкой он вслушивается в шаги тех, кто уже мертв, просто не знает об этом. Следом за ним скользит Язу – сотканный из лунного света, тонкий, хрупкий, отрешенный.
Через секунду на первом этаже начинается ад. Неважно, кто были эти люди, зачем они пришли. Главное – перешли черту, явились с оружием туда, где сегодня ночует троица. Это – приговор, который никто не обжалует. Некому будет. Из ниоткуда возникает Лоз и молча сворачивает шею первому. Хруст шейных позвонков звучит в полной тишине оглушающе. Подкрадется смерть, вырвет горло, усмехнется. Улыбнется смерть, ставя крест прицелом. Ганблейд в руке Язу дарит мгновенную смерть, а лицо ни на секунду не теряет безмятежности, пока пули разносят черепную коробку жертвы. Абстракция из серого и красного по стенам, кровавая взвесь в воздухе – мечется Лоз, короткими прыжками от одной жертве к другой, падают люди. Язу статичен, отлитая из серебра фигурка, только дергается ганблейд в руке, с убийственной точностью выплевывая пули. Полторы минуты – и много трупов.
Лоз тяжело дышит, встряхивает головой, поводит плечами, скользит взглядом по сторонам. Играют стальные мышцы под гладкой кожей – зверь только-только вышел на охоту, разыгрался, а уже все кончилось. Мало!
Язу опускает оружие. В его крови не кипит веселая ярость, в его жилах течет ртуть – изменчивая, прохладная и ядовитая. Но даже ему сейчас – мало...
Посреди бойни, в соткавшемся в воздухе кровавом тумане, Язу подходит к брату, проводит прохладными пальцами вдоль линии челюсти, по шее, по плечам, отрешенно глядя Лозу в глаза. Этого приглашения более чем достаточно - звон упавшего на пол ганблейда, треск ткани, когда Лоз с хриплым рычанием вжимает брата в стену, обрывая одежду. Это – просто еще одна форма близости, способ стать чем-то цельным, способ одному – согреться, а другому – не сгореть. Делиться всем, что имеют, доверять безгранично, убивать без счета и трахаться в помещении полным еще теплых тел. Мертвые глаза смотрят удивленно на тонкую руку Язу, обнявшую широкие плечи Лоза, который мощными и уверенными движениями вторгается в тело брата. Язу экстатически откидывает голову назад, льется на грязный пол серебряный водопад волос. Лоз с низким рычащим стоном вбивается в брата все быстрее, удерживая на весу хрупкое тело, зная лучше всех – как лучше всего и как больше всего ему нравится, и совсем не причем тут звериные инстинкты. На секунду, в ослепительном, ярком, полным жизни моменте – застывает время, мир, все вокруг. Потом он схлынет и время снова пойдет.
Пять минут – успевают осесть кровавая взвесь, чуть остыть тела - и они возвращаются обратно. Ленивой сытой пантерой на мягких лапах движется Лоз сквозь каменные джунгли, бесшумной и быстрой ядовитой змеей следует за ним Язу.
Кададж приподнимает голову, когда они появляются:
-От вас кровью пахнет, - говорит самый страшный зверь каменных джунглей. – Почему не позвали? – сонно, снова укладывая голову на колени опасной змее и обнимая страшную пантеру.
Язу улыбается - загадочно и безмятежно - легко проводя рукой по взлохмаченным серебристым волосам Кададжа. Лоз виновато смотрит и прижимается к нему поближе.
-Мы не хотели тебя будить… - начинает он, но Кададж уже спит.
Снова ночь, снова ровное дыхание – одно на троих. В каменные джунгли скоро придет рассвет, начнется новый день – и будет прожит один на троих, как и вся жизнь.
За исключением лишь некоторых, очень коротких моментов.



Творю добро №2. Для  Sehn Sucht

Панкеева. Мистралийские принцы. R.

No second chance

Королевская охота – что может быть увлекательнее? Перекликаются егеря, смеются придворные, рвутся с поводков гончие, роют землю кони, всем так весело. Трубят в рога и несется сквозь лес охота, разгоряченная свора поднимает оленя и гонит его туда, где ждут наготове мушкеты.
Весело всем, коням, гончим, придворным, охотникам.
Не весело только загнанному оленю.
Не весело также и Его Высочеству принцу Орландо, которому только что Его Высочество принц Коррадо вложил в руки мушкет.
-Сейчас появится. Стреляй, - в черных глазах Ринальдо азарт и упоение охотой. – Лучше всего в живот, в голову не целься – промажешь еще…
Орландо кивает и поднимает мушкет, послушно глядя в указанном направлении – откуда должен появиться затравленный зверь.
Широким прыжком олень вылетает на поляну и останавливается, являя собой превосходную мишень. Судорожно ходят бока, блестит влажная от пота шкура, копыта крошат опавшие листья. Огромные темные почти человеческие глаза оленя смотрят на человека, поднявшего оружие с усталым пониманием.
-Стреляй, - шипит Ринальдо. – Ну стреляй же, уйдет!
Олень просто стоит и смотрит. Блестят глаза, обреченная покорность стынет в них.
-Я не могу… - глядя в глаза оленю и опуская мушкет.- Я..
Откуда-то сбоку - грохот выстрела. Коррадо опускает пистолет. Тонко, как раненый ребенок, вскрикнув, падает подстреленный олень. Кровь хлещет на желтые осенние листья, бьющееся в агонии тело сминает их, превращает в грязную кашу.
Орландо в каком-то оцепенении смотрит на то, как Коррадо спешивается, невозмутимо подходит к умирающему животному, одним движением перерезает глотку, выпуская дымящуюся кровь и смачивает в этой пряной, остро пахнущей карминовой струе платок.
А затем возвращается к кузенам и небрежно прикладывает его к щеке Орландо, оставляя кровавый след.
-Традиция, - коротко поясняет наследный принц, не скрывая, впрочем, презрения во взгляде. Ну как же… Тряпка, трус, баба, не смог оленя пристрелить – это читается во взгляде старшего кузена так отчетливо, что озвучивать нет необходимости.
На поляну галопом вылетают придворные, егеря начинают свежевать тушу, Орландо поздравляют с отличным выстрелом, всем снова так весело…
Младший принц молча разворачивает коня и направляет в чащу. До того, чтобы видели предательские слезы на ресницах, он не опустится. Звучит в ушах предсмертный крик оленя, душат рыдания.
-Эй, постой, - топот копыт, на плечо ложится горячая рука. Орландо резко оборачивается. Ринальдо – вечная затычка в каждой бочке, шутник, балагур и девичья мечта с ослепительной улыбкой – непривычно серьезен. – Ты чего?
Орландо часто моргает и отворачивается, надеясь на чудо, на то, что ветер высушит слезы и никто не заметит того, что…
-Жалко его, да? – бьет в десятку Ринальдо и перехватывает повод коня. – Ничего, это в первый раз так всегда, потом привыкнешь. Эй, ну ты что?
-Я не хочу привыкать! – крик переполошил окрестных птиц, Орландо смотрит прямо в глаза кузену, уже не заботясь о том, что мутная пелена слез застилает взгляд. –Я не хочу убивать для развлечения – хоть оленей, хоть.. кого! Понимаешь ты это? И уметь убивать я тоже не хочу! Не буду, не хочу, ясно!
-Сбавь тон, - властный голос Коррадо работает как ведро холодной воды, одетое на уши. Кузен неспешно минует поворот и равняется с Орландо, - и прекрати истерику. Противно слушать.
-А я просил меня слушать?! – взвивается Орландо. – Просил переть за мной и тут читать лекции на тему «Орландо, будь мужчиной» ?! Заебали вы меня уже этими нотациями! Я просил вообще меня на эту охоту тащить? Я во дворце остаться вообще хотел, нет, вы меня сюда вытащили, а теперь опять я тряпка, баба, ничтожество, да, ведь это же сказать хотите?!
Ринальдо оборачивается к Коррадо и виновато разводит руками, мол – я ж говорил.
Наследный принц подъезжает ближе и жестко берет Орландо за подбородок рукой, затянутой в перчатку. Двух хлестких пощечин хватает для того, чтобы младший из кузенов судорожно хватанул ртом воздух и прервал тираду на полуслове.
Коррадо легко, как пушинку выдергивает Орландо из седла и пересаживает на своего коня, впереди себя.
-Молчать, - едва принц открывает рот, - и не сметь вопить. Смотри туда, - протягивая руку в направлении того пригорка, до которого чуть-чуть не доехал Орландо.
Из-за пригорка неуклюже выбирается смешной косолапый медвежонок. Толстый, бурый, мохнатый.
Орландо улыбается. А потом вдоль позвоночника пробегает дрожь. Медвежата. Осень. Медведица…
-Не убивай их, пожалуйста, - помертвевшим голосом, с ужасом глядя на то, как Ринальдо перезаряжает мушкет. – Они же.. маленькие совсем. Они же..
-Я сказал – не вопить? – интересуется Коррадо. – Рино, ты скоро?
Это короткое и удивительно ласковое, почти интимное «Рино» из уст старшего кузена режет Орландо слух, лишний раз подчеркивая его собственную неуместность и неправильность.
Ринальдо перебрасывает Коррадо первый мушкет и начинает заряжать второй.
Именно в этот момент появляется медведица. Косматая, страшная, она удивительно быстро движется, а первыми на ее пути как раз оказываются Коррадо и Орландо.
Конь под ними в ужасе хрипит и дрожит мелкой дрожью, готовый в любой момент прянуть в галоп, но наследный принц жестко удерживает повод натянутым. Железо раздирает коню рот, и он стоит на месте, только косит глазом на приближающийся лесной кошмар.
-Стреляй, - в руку Орландо снова ложится заряженный мушкет. – Второго шанса на этот раз не будет. Рино не успеет зарядить второй шанс, - в низком голосе нет и следа тревоги.
Орландо в панике переводит взгляд с кузена на медведицу – понять бы кто сейчас страшнее – Коррадо, самоубийственно спокойный или взбешенный зверь, прущий напролом сквозь чащу. Или самое страшное то, что сейчас от тебя зависит – погибнете вы или нет.
Орландо вскидывает мушкет, направляя дуло в оскаленную пасть и, зажмурившись, жмет на курок. От грохота выстрела закладывает уши. Тишина.
-Молодец, - голос Коррадо звучит как через слой ваты. – Рино, ты глянь только…
Орландо очень не хочется тоже смотреть, но тем не менее он смотрит.
Медведица с опаленной выстрелом мордой лежит в трех метрах от коня. Выстрел отличен, пуля вошла точно в глазницу, только чуть попортив шкуру.
-Медвежат заберем? – весело улыбается Ринальдо. – Будут у нас ручные.
-Как хочешь, - откликается Коррадо и переводит взгляд на закаменевшего Орландо. Молча трогает коня.
-Запомни, мальчик. Второго шанса не бывает никогда. Есть первый, он же и последний. И если вдруг не захочешь жить – просто пожалей врага.
Рука, обнимающая Орландо за талию, жесткая и властная. Именно такие руки способны удержать взбесившегося коня, хладнокровно выстрелить в упор, направить страну нужным курсом.
В день, когда будет восстановлена монархия – перед глазами младшего принца встанет тот осенний день – улыбающийся Ринальдо, невозмутимый Коррадо, два смешных медвежонка, которых принесли во дворец. И станет понятно – почему руки, удерживающие коня и его самого, были так жестки и равнодушны. Другим – не справиться.
Но пока что – есть только лес, сквозь который едут мистралийские принцы, взгляд одного – прицел, взгляд второго- запал. Любовь их так же жестока и пахнет пороховым дымом.


Творю добро №3 для  Мирилас

FF7: Crisis Core. Генезис, ангст.

Будь на моей стороне

Помнишь лето? Конечно помнишь, не отворачивайся, Анджил. Вот дай, дай я обниму тебя, положу тебе голову на плечо и прикрою глаза. Представь, что сейчас – десять лет назад. Пахнет яблоками, свежескошенной травой и предстоящей бедой. Она уже тогда подкрадывалась на мягких лапах, стелилась по земле, наметив себе в жертву двух глупых воробьев, которые мечтали о славе. Не спорь, Анджил, мы оба знали. Ты только верил в то, что устоишь. А я не верил, в меня не заложили эту твою верность и честь. И вот теперь, когда ты видишь меня насквозь, чувствуешь, как я схожу с ума, чувствуешь, как я медленно становлюсь тем, чем не должен был стать… Анджил, пожалуйста, не оставляй меня, слышишь? Держи крепче. Я уже почти забыл вкус яблок, запах весеннего ветра, мне заливает глаза кровью, а во рту – только ее соленый вкус. Не оставляй меня до конца, хорошо? Ты поймешь, когда меня не станет. Ты слишком хорошо меня знаешь. Когда на тебя посмотрит монстр – ему уже будет все равно, пойдешь ли ты с ним, останешься ли на его стороне, протянешь ли руку. Но мне - пока еще страшно.
Обними меня. Вот так. И скажи – ты ведь еще помнишь – как оно было? Рассказывай, Анджил, пожалуйста. Пока еще помнишь, рассказывай…

***

Сильный. Лучший. Серебряный генерал, его превосходительство, гордость компании Шин-ра. Коне-ечно. Иди ко мне, проверим - насколько ты хорош. Думаешь, не видел я таких ледяных красавцев? На деле то – хрустнет тонкий лед, а под ним – страх, разобьется на осколки арктический холод маски – а под ним…
А под ним…
Пустота. Только пустота. Зеленая, звенящая бесстрастная пустота. Нет, не верю, не бывает. Разойдется под ударами белая кожа, хлынет теплая алая кровь – ведь не может же течь в твоих венах лунное серебро? Не подобраться к тебе, не проверить, не достать. Ледяное совершенство, посмотри мне в глаза, дай себя спалить, моего огня тебе хватит, чтобы сгореть, моей ярости хватит, чтобы разбить твою маску, моей страсти достанет, чтобы заполнить пустоту…
Свист лезвия в воздухе и все так же бесстрастен мой бог. Холоден, безразличен и отстранен. Я не проиграю. Никогда. Покоришься, растаешь. Сорву твою маску, увижу что под ней, увижу, что ты так прячешь…
Только бы…
Только бы это оказалась действительно маска. Только бы – под ней что-то было.
Стоять, солдат! Вот сейчас – ах, как долго я тебя ждал, ты пришел и я своими руками рассыпаю твой разум осколками битого стекла. Дай мне запомнить миг твоего падения, дай рассмотреть боль, дай насладиться сполна. Совершенный монстр, как тебе нравится то, чем мы стали? Как тебе нравится, мой недоступный серебряный генерал, то чем обратился мой огонь и твоя сила? Всего лишь клетки, биомеханика, всего лишь эксперимент. Сходи с ума, машина смерти, а лучше – пойдем со мной.
Смотри – я протягиваю тебе руку, приглашаю с собой в никуда. Ты все равно там окажешься, только даже монстрам может быть одиноко, так не лучше ли – вместе?
Останься. Со мной. Я прошу. Слышишь?! Я – прошу!
Нет?
Нет!
Нет…

***

Глупый щенок. У тебя все твои мысли написаны поперек лба. Хочешь, я озвучу? «Ухтынихуясебе, живой Генезис…!!!!» Пошло. Что же с тобой будет, мальчик, когда ты увидишь Сефа? Кончишь в штаны от восторга, не иначе. Конечно, мы тебя восхищаем. Прекрасные монстры, чудовища, чья сила и красота уже почти легенда. Этакие ангелы с черными крыльями, встреча с которыми означает смерть. Мы – монстры, мальчик. Знаешь, что это? Мы – убиваем людей. Сотнями. Тысячами. Ты хоть раз видел – как это? Нет, конечно. Ореол святости вокруг меня не мерцает, нет? Ах да, я порочен, утончен, святой у нас Анджил. Анджи, протри нимб. Не жмет? Странно.
Чудовища, вот кто мы, мальчик. Ничего красивого в нас нет, пойми. Мы – уже даже не люди. Если я получу приказ убрать тебя – вряд ли ты, суча ногами в агонии будешь продолжать восхищаться мной.
В твоих глазах – небо. Яркое, чистое, светлое небо, и, как я тебе завидую, мальчик… Твои легкие не опалило пламя пожара, руки не загрубели от чужой крови, в тебе еще нет этой усталости, которая появится после первой сотни убитых. Ты еще не можешь смотреть как смотрят мертвецы – устало, отрешенно, зная все…
Так как сейчас смотрю на тебя я.
Мальчик, спаси меня. Пожалуйста. Останься со мной – ненадолго, на час, на минуту, на день. Воскреси меня своим теплом, поделись этим чистым небом в глазах, дай дышать – как раньше. Я ведь не прошу многого, верно?
Страшно?! Мальчик, малыш, глупый щенок, с дурацкой верой в светлые идеалы. Мы – монстры. И ты тоже таким станешь. Однажды поймешь – как это, стоять в красивой позе, при параде, блистательным, великолепным, воплощая мощь и силу – и ощущать как осыпается земля под ногами. Протягивать руку за помощью, наступая на горло гордости. Просить – останься со мной.
Прощай, мальчик.



Творю добро №4 для  Тами Морок, которая хотела "чем хуже, тем лучше". Не лезем под кат те, кто неприемлет чернухи.

FF7. Сефирот/Винсент. Ангст, nc-17, slash, неадекват, мат. Предупредил.

Портал

Здравствуй, дорогой дневник, я в жизни в тебя не писал и не буду. Мертвецы, представляешь, не пишут. Они и не дышат, не спят, не видят кошмаров. Не смотрят вечерами новостной канал и не сходят потом с ума. Мы, мертвецы, народ вообще удивительно спокойный, дорогой дневник. Как правило.
Я вот такое блядское исключение, дорогой мой дневничок! Такое вот, мать его, хитровыебанное изобретение мудака профессора, которому однажды стукнуло что-то в мозжечок и укусило в жопу, и он решил. Профессор решил – профессор сделал. И вот он я – смотрите и удивляйтесь, только сегодня и только у нас, живой труп смотрит новостной канал, видит кошмары и сходит с ума.
Мать твою, Ходжо. Мать твою много раз. Да, дорогой дневник, мы, мертвецы, народ спокойный. Только иногда немного нервный. Только иногда нам, мертвецам, так хуево, что мы достаем откуда-то замызганную тетрадку и начинаем в нее бешено строчить всяческую поебень, потому что иного способа уцепиться за край стремительно уезжающего в далекие края разума нет. Представляешь, какой фарс? Винсент Валентайн, весь такой из себя сдержанный, весь такой из себя спокойный и, а что уж тут, немножко мертвый весь такой из себя, сидит голый в гостиничном номере, пишет матом и карандашом в тетрадке в клеточку.
Кто-нибудь, кто-нибудь, я же сумасшедший, я же сумасшедший, мертвый сумасшедший, ирония, трагифарс, бред!
Перегорела лампочка. Не беда, дорогой дневник. Дневничочек. Тетрадка в клеточку. Винсент Валентайн прекрасно видит в темноте, вот такой он молодец. Винсенту Валентайну приходит пиздец и ты, дорогая моя тетрадка, тому свидетель. Молчаливый свидетель. Я тебя сожгу потом к хренам, чтобы ты точно молчала. Пристрелю и сожгу.
О боги, боги… Хорошо. Надо начать сначала. Заново, с чистого листа, tabula rasa. Дорогой дневник. Сегодня меня трахнул Сефирот. Нет. Не так. Сегодня мертвого Винсента Валентайна во весь рост отымел не менее мертвый генерал Сефирот, имел долго, тщательно и качественно, и мертвому Винсенту Валентайну понравилось. Представляешь себе такое, тетрадка? Да? А совершенно сумасшедший Винсент то не представляет. Задница у него болит, да и не только задница болит, кстати, а он все не представляет. Вспоминает, возбуждается снова от этих воспоминаний, кидается на стенку, а представить то и не может, не может уложить это в своей мертвой голове, вот и сидит, сублимирует это все в тетрадку. Так что, дорогой дневник, у нас с тобой тоже в некотором роде секс.
Все началось с новостного канала. Там показывали как человека распяли на антенне. Ничего в этом такого, охуевшая отмороженная молодежь так развлекается. Я сижу, смотрю это. Показывают мне лицо этого распятого на антенне. Безмятежное, спокойное, чужое.
И тут он открывает глаза и смотрит на меня. Зеленым мертвым, и, боги, боги, таким зовущим взглядом. Знаю я этот взгляд, знаю это спокойствие и красоту эту знаю, только не может это быть он, не может! Умер он давно, шагнул в Лайфстрим, растворился в нем, смыл с себя копоть Нибельхейма. Мертвец канал то выключил, а взгляда забыть не может.
И вот ночь, лежит Винсент Валентайн, изучает потолок, а на затылок ему этот взгляд давит. За ствол, осмотреться - нет никого. Мерещится Винсенту всякое.
Пальцы холодные, которые руки за спину завернули – тоже мерещатся? За шиворот – и об стенку, как щенка. Мерещится? Вжало это «мерещится» Винсента в стенку лицом, и на ухо прошептало «вот и свиделись…». Холодом веет – от стены, от голоса, от пальцев, которые руки за спиной держат. Узнаю я этот голос. И прядь серебряную, что мне поперек плеча легла – тоже узнаю. А он уже мне пинком ноги раздвинул, огладил небрежно по заднице, зубами в шею впился, языком капли крови снял. Не течет она у мертвых? Неправда. А голос его - сталью и бархатом по нервам, нашептывал мне правду. О том что – хотел его. Хотел. Вот так именно – чтобы жестко, грубо, без церемоний. Мордой в стенку - и полетели. Отодрали по полной, а я кричал, выл, просил не останавливаться.
И ведь кричал. Когда задвинул мне сразу на всю длину и размашисто трахать начал – кричал. Вырывался. Только хрен ты от него вырвешься, будь ты мертвец, будь ты кто. А он смеется – тихий такой, хрипловатый смешок – и целует, кусает в шею, двигается быстрее, ладонь в перчатке мне на член положил и двинул пару раз вверх-вниз. Тут то разум бедного мертвеца и покинул к хренам. Попрощался. Просил его – отпусти руки, хочу лицом к тебе быть, видеть тебя хочу, дай… Давать то он давал, только другое. И повернуться не позволил, руки отпустил, правда. Весом прижал, а на ухо мне шептал - какая я тварь, какая шлюха, и как мне нравится его член в моей заднице. А я стонал и просил еще, со всем соглашаясь – только бы не останавливался, с ума сходил – от его голоса, от его слов, от его самого. Жаль только, до боли жаль – увидеть себя не позволил. Только прядь эта, да черная кожа перчатки на узкой ладони. Дорогой дневник, вспоминаю – что эта ладонь творила – и снова встает. Неукротимо, сука. Будь ты проклят. Будь я проклят. Будь все прокляты. Кажется именно это я хрипел, кончая под ним. Проклинал все заново – когда все закончилось. Осталась только комната, в которой снова тепло, ушел этот холод, ушел он, а остался я – с кровоточащими укусами на шее и плечах, адски болящей задницей и в полном одиночестве.
Дорогой дневник, я сошел с ума. Мне в общем-то не так плохо. Мне в общем-то просто пиздец. Я хочу, чтобы он вернулся. Мертвецом, призраком, кем угодно. Хочу его видеть, слышать, просто хочу. Неважно как. Винсент Валентайн на своем долгом веку хотел не так многого. И сейчас сожжет тебя, дорогой дневник, пойдет, включит новостной этот канал и будет смотреть на белый шум в эфире. Вдруг?

Творю добро №5 для Charoite, который сам знает, чего он хотел) Автор позволил себе немного отступить от заявки не будет писать фэндома, ибо получилось ну очень сюрно и скорее ориджинал)

Tu vae me detruire

Белым цветом – лицо примы. Алым цветом - ее губы. Черным цветом – шелк волос.
Белым цветом – кожа запястья. Алым цветом – цветок в прическе. Черным цветом – опущенные ресницы.
Белым цветом – ослепительная улыбка. Алым цветом – взметнувшиеся в танце юбки. Черным цветом – угли взгляда.
Танцует прима, танцует по краю сцены, по натянутым нервам, по тонкой грани между жизнью и смертью, любовью и ненавистью, ведет партию.
Роковая страсть, пляска на крови, по чужим сердцам. Нет зрительного зала, нет балкона, партера, сцены. Есть – тонкое тело, изогнувшееся свечным фитилем в огне, есть только частое дыхание и музыка, музыка, музыка. Потом – будут цветы на сцену, потом будут овации, потом, все потом…
Cейчас – горит Огонь и полыхают взгляды, прикованные к блистательной приме.
Любовь, кровь - рифма, избитая до невозможности. Одно рождает второе, они переплетаются, схлестываются, прорастают друг в друга.
Грохот ударных – алым цветом плеснет кровь из сердца на подмостки. Как будто сердечной кровью можно привязать кого-то к себе. Как будто из нее можно свить нить, сковать цепь. Как будто можно вырезать из груди сердце и вложить в чужие руки – возьми, не жалко, оно все равно твое. Слышишь сорванный ритм? Это оно так бьется. Сердце.
Взовьется партия скрипки – белым цветом раскаленная ненависть. Беспощадная, чистая, светлая, смертельная. Как будто можно ей – перечеркнуть горло, как будто можно ей – пробить аорту, как будто можно ей пробить свою гортань и отрезать язык – чтобы молчал, чтобы не рвались наружу слова алого цвета. Слышишь, как плачет скрипка? Эта она так плачет. Ненависть.
Упадет тишина – черным цветом одиночества. Пронзительным, невероятным, глухим. Как будто можно разогнать темноту одним желанием, как будто можно в ней быть не одному, как будто можно слышать в ней чужое дыхание и быть счастливым. Слышишь тишину? Это она так приходит – смерть.
Но снова, снова, по самой грани – танцует прима, и хлещет кровь на подмостки сцены, столкнувшись взглядом – не смог оставить, коснувшись сердца – не смог ударить, тоска и жажда отравят душу…
Убей, прима. Прерви партию, взгляни в зал, где умирает от неразделенной любви зритель.
Она губит его медленно, пьет душу по капле, а ты – всего лишь одним росчерком, одним огненным взглядом – убей легко. И он умрет счастливым.
Заходится в бешенстве увертюры оркестр. Срывают голоса хоры. Падает в изнеможении кордебалет. Звенит, звенит, грохочет и нарастает ураганный хохот кастаньет. Танцует прима, алым, черным и белым ослепляя зал.
Белым – свет софитов.
Алым – цветы на сцену.
Черным – падает занавес.
-Маэстро, вы сумасшедший…!
-Маэстро, это блестяще!
-Маэстро, это грандиозно! Вы.. откуда это все? Откуда, как, нет, я просто в восторге, это непередаваемо.
Маэстро лишь переведет антрацитовый взгляд с лихой чертовщинкой на одну из лож, в которой стоя аплодирует сероглазый наемник, и улыбнется публике:
-Муза, знаете ли, нашептала…

Творю добро №6 для  Houli

DS. Норт, Ши, юмор.

Can you imagine

-Между прочим, он был совсем новый… - печально сказал Норт, глядя как действительно новый и красивый топор идет ко дну Огненной Реки как… ну как топор. Быстро и неотвратимо.
-Надеюсь, вылавливать ты не полезешь? – поинтересовался Ши, балансирующий на перилах моста через эту самую реку. – Видишь ли, горелый шашлык вместо друга меня несколько не удовлетворяет.
-Не полезу, - сумрачно буркнул орк, проводил топор последним прощальным взглядом и продолжил движение. Оружие было жалко до слез, но себя – еще жальче. Хотя был такой красивый, лезвие так и блестело, а фигурная ковка, а руны на обухе, а плетение на рукояти… Эх…
День сегодня выдался не очень. Во –первых, в Долине динозавры по ходу чем-то обожрались, поскольку носились как бешеные, сметая все на своем пути. Ты только на них – а они на тебя – и ты от них, и чем быстрее, тем лучше. Так что дорогих зубов набить не удалось. Во-вторых парочке битых три часа пришлось просидеть под камушком на выходе из Долины, так как туда пришли агры. И принялись бегать наперегонки с динозаврами, оглашая пространство воплями «пацаны, а ну гляди, как круто у меня получается!». Получалось круто. Но затоптанным и без последних штанов остаться не хотелось абсолютно.
Ну и в третьих Норт утопил топор, переходя Огненную Реку. Случайно. Норт оступился, топор упал.
Абсолютно не очень день.
Покинув Зону Хаоса парочка остановилась на перекрестке.
-Давай пожрем, а? – хмуро сказал Норт, кидая взгляд в сторону гостиницы.
-На какие? – нежно осведомился эльф. – Лично я не собираюсь ради презренной пищи продавать оружие или одежду.
-А цацки? – с надеждой спросил орк, разглядывая Ши, на котором этого добра было прилично. Кольца, подвески, шпильки в волосах. Маленький эльф смерил его взглядом.
-Есть другое предложение. Сдать твои портянки охотникам на драконов в аренду, - так же нежно сообщил он. - Помнится, они великолепное средство.
-Да ну тебя, - обиделся Норт. Эти несчастные портянки друг ему припоминал при каждом удобном случае. – Нормальные у меня портянки! Чистые! Вот хочешь покажу?
-Не надо, - поспешно откликнулся Ши и на всякий случай сделал шаг назад. – Верю.
Норт не поверил в то, что эльф поверил и начал уже было стаскивать сапог, как его прервали. На дороге заклубилась пыль и появившийся в ее ореоле всадник, высокомерно поинтересовался:
-Эй, шантрапа! Тут Высокомудрый проходил?
-Кто? – Норт взвесил в руке сапог. Слово «шантрапа» применительно к своей персоне ему очень не понравилось, но артовый доспех и оружие всадника ему не нравились еще больше. В смысле, нравились, конечно, но не на нем.
Ши задумчиво оглядел всадника и улыбнулся.
-Проходил, уважаемый. В Долине Динозавров видели.
Всадник хлестнул коня и унесся, пыль из под копыт осела на друзьях ровным слоем. Прокашлявшись и пропожелав всего хорошего этому уроду, Норт одел сапог обратно и мрачно посмотрел на эльфа.
-Он нас – шантрапой, а ты ему вежливо так! Да и не было там никакого Высокомудого.
-Высокомудрого, - поправил его Ши. – Вежливость должна быть всегда. Возможно, человеку будет приятно встретить там себе подобных и приятно провести время, бегая по полю.
Норт не понял странной эльфийской логики, но промолчал. Зато заговорил желудок, намекая на то, что покушать бы все-таки надо. И чем быстрее, тем лучше, а то он за себя не отвечает.
-Эй, мужики! – еще одно облако пыли прискакало и замерло около друзей. Облако вокруг говорящего упорно не рассасывалось, что говорило либо о том, что пришедший давно не мылся, либо о том, что он офигенно замаскировался. – Это вы только что хая на коне в Долину послали?
-Ну, мы, - мужественно ответил Норт, на всякий случай заслоняя широкой спиной эльфа.
-Спасибо, мужики, - душевно откликнулось облако и к ногам друзей шлепнулся увесистый мешочек, приятственно звякнувший. – Я этого мудака полдня на Вратах ждал.
-Выскомудрый? – осторожно осведомился Ши.
-Ага, - просияло облако. – Давно себе его доспех хотел. Эх, хорошо!!! – продолжая лучиться не то радостью, не то святом, облако ускакало в обратном направлении.
Норт неверяще поднял мешочек и посмотрел на Ши.
-Видишь, как хорошо быть вежливым, - улыбнулся эльф. – Никогда точно не можешь представить– с какой стороны тебя поблагодарят…

Творю добро №7 для  Тангорн, который хотел без ангста и в любом жанре.

Панкеева. Кантор, Орландо, юмор.

Подари мне Огонь, если ты из Огня

-Что, не выходит каменный цветок? – усмехнулся товарищ Кантор, лениво развалившийся на королевском диване в королевском кабинете, пока король скорбно примостился на спинке трона, являя собой зрелище «творец в кикозе» - волосы взлохмачены, на щеке чернильное пятно, вокруг тьма исчерканной бумаги и пустые обертки из-под конфет.
-Не выходит, - печально отозвался Орландо и поднял на товарища крайне грустный взгляд. – Скажи мне рифму на «огня».
-Х… ня, - немедленно и бодро отозвался мистралиец, сверкнув улыбкой. –Нет, а что ты ждал? Я стихи в жизни не писал ни разу. Я по музыке больше.
-Оно и видно… - вздохнул Его Величество и скорбно скушал конфетку.
Не помогло. Орландо мучался творческим процессом уже третий час, однако пока результат был неутешителен.
-Я не могу собственной жене на день рождения подарить балладу в которой есть рифма «огня – х*ня», понимаешь? – проникновенно сказал Орландо. – А мне теперь в голову ничего кроме этой рифмы не идет.
Кантор пожал плечами.
-Я тебе уже обещал, что музыку на твое словотворчество так и быть напишу. А рифмы – это ты давай сам.
-Даю, даю… - мрачно пробухтел вождь, идеолог и творец. – Огня, огня… фигня, меня, дня, мда… Так! Сфокусируемся на другой части, к этой перейдем позже. Дай рифму на «копать».
-Ты издеваешься? – поинтересовался Кантор. – Или тебе рифму все таки озвучить?
-Так, не надо, я понял. Нет, ну что ж такое! – Орландо спрыгнул со спинки трона и начал мерить шагами кабинет. – Одни матюки в голову лезут. А мне надо чтоб с любовью, чтоб романтично, чтоб она прониклась и порадовалась, понимаешь?
Кантор покивал.
-Подари ей множество роз и бриллианты и не мучайся, - посоветовал он. – Порадуется она точно.
-Ты циник. Я хочу – от души!
-От души подари. Все лучше чем «огня-х*ня» и «копать - не будем уточнять что». Кстати, откуда в любовной балладе слово «копать»?
-А? Что? Да какая разница! – король печально прошуршал очередной оберткой и рухнул на диван рядом с Кантором. – Маэстро, подари Огня, а? Очень надо…
Кантор хмыкнул. Протянул руку, взлохматил и без того не идеальную королевскую прическу.
-Так и быть, - сохраняя серьезное выражение лица. – Бери.
-Спасибо! – Орландо порывисто обнял бывшего наставника. – Я знал, что ты мне не откажешь, - прислушиваясь к собственным ощущениям. – А.. разве так можно, кстати?
-Конечно, - величественно кивнул маэстро. – Закрой глаза, сосредоточься. Чувствуешь, как нужная рифма посещает твои мысли?
Орландо послушно закрыл глаза.
-Кажется… - неуверенно. – Так. Стоп. Кантор! Откуда у меня в голове «Там на поляне среди маков. Художник ставил деву в … позу.», а?!
Кантор усмехнулся.
-А чего ты хотел? Это ведь мой Огонь.

Творю добро № 8 для  Dyx

Ориджинал (от Панкеевой разве что полигон), Илар, Эрик.

Da Kapa Preta

«А у меня есть учитель…» - гордо, но не вслух, не громко и даже не шепотом, а так, для себя, лишний раз прокатить на языке заветные слова. Не какой-нибудь там, а самый настоящий. Который не просто так называется, не швыряет в руки пыльную книжку и отворачивается, а учит, объясняет и показывает.
Солнечный полдень – на лесной поляне раскинут невесомый золотой шелк и твой учитель, сам – золото и солнце – вместе с тобой склонившись над книгой, водит длинным ногтем вдоль строк и мелодичным тихим голосом рассказывает тебе о том, как это – Сила. Как это – переплетать тонкие нити в кружево заклятия, как одним мановением ладони разорвать чужое, как оплести этими нитями человеческую жизнь, как привязать эти нити к чужим рукам и заставить их двигаться.
Объятый пламенем собственных волос, тонкий хрупкий эльф небрежно поправляет черный шелк мантии, задумчиво смотрит на тебя - расплавленное золото во взгляде в солнечный полдень и алая зовущая бездна на закате – и объясняет, рассказывает, вьет для тебя нити и учит, учит, учит…
«А у меня есть учитель!» - гордо вскидывая голову к небу. Эльф улыбается – светлой нежной улыбкой. Сияет солнце в его волосах, отражается в зрачках, тухнет на острых кончиках ногтей…
Глухо и опасно щелкнут темные камни ожерелья, обернутого в три ряда вокруг тонкого запястья – они что-то знают, но молчат. И смотреть на них иногда страшно, но не более чем встречаться взглядом с алой бездной на закате.
-Попробуй теперь сам… - тихий голос, перезвон золотых колокольчиков.
-Хорошо, - порывисто кивает мальчик с копной рыжих вьющихся волос, разминает кисти, вскидывает их, делает пару пассов.
Грохот взрыва, вихрем срывается с места эльф, стряхивает с кончиков пальцев заклятие, прикрывает щитом – и ученика, и себя.
Тихо облетают редкие оставшиеся листочки в круг выжженной земли, тихо догорают деревья и пеньки, одурело смотрят на в секунду изменившуюся полянку птички… Пахнет печеной малиной.
-Я не хотел… - виновато.
Учитель улыбается, легким движением снимая защиту.
-Неважно… Не получилось сейчас, получится в другой раз. А полянка, прямо тебе скажу – совсем мне и не нравилась полянка…
Днями ты пропадаешь в лесу, возвращаясь домой на закате или вообще по темноте. Какая, собственно разница, если телепортом? Твой учитель уходит и ты остаешься один – ждать нового дня, когда все начнется сначала.
Иногда ты просыпаешься глубокой ночью и, кое-как примостившись на подоконнике, подолгу смотришь на звезды. Иногда тебе кажется, что сердце твое – черный камень, один из тех, согретых теплом кожи, нанизанных на нить. Иногда – ты шепчешь и зовешь в темноту – и тебе кажется, что тебя слышат.
«А у меня – есть учитель» - беззвучно, в темноту. Он – это мягкий голос в твоей голове, тонкая рука на плече, тень за твоей спиной. Терпкий и сладкий аромат полудня, золото солнечных лучей, запутавшихся в волосах. Тень за спиной улыбнется и ласково коснется губами твоего виска.
Твой учитель – некромант. Но – это ведь неважно, верно?


Творю добро № 9 для  H a r u k a

Ориджинал (от Панкеевой полигон), Ватари, бог. Юмор.

Рождественская

-Господи, услышь меня. Господи, к тебе взываю. Господи, очень надо. Господи, услышь…
Ватари третий час кряду молился. Дело это было благородное, полезное, очень занудное и вырабатывало фантастическое терпение, ибо божество, на которое уповал мистик было редкостно непредсказуемо. Иногда можно было дозваниваться до него часами с абсолютно никаким результатом. В особо удачные дни бог откликался в течении пяти минут.
Сегодня был явно не этот день.
Со вздохом скатав молитвенный коврик, мистик поднялся на ноги и направился к выходу из комнаты.
В этот момент кто-то фамильярно постучал Ватари по плечу. Мистик вздрогнул, перехватил молитвенный коврик на манер катаны – в семье воинов фигни не воспитывали! – и обернулся. Все-таки не каждый день в абсолютно пустой комнате тебя кто-то трогает. И хорошо, что за плечо.
Напротив стояло что-то, излучающее ослепительно яркий свет. Настолько ослепительный и яркий, что распознать в этом световом пятне личность не представлялось возможным.
Ватари, так как был вежлив от рождения – в семье воинов фигни не воспитывали! – опустил боевой коврик и сообщил:
-Кхм… а? Вы? Э… здравствуйте.
-Господь, очень приятно, - пробасило пятно. – Чего звал меня, сыне? Пошто оторвал от возлияний во славу мою?
-…? - вопрос в глазах хина был виден так же четко, как падение лепестка сакуры на закате, ибо последнее прозвучало несколько неожиданно. Господь смущенно хмыкнул:
-Возлияния смутивши? Так день рождения у меня как бы. Рождество мое, понимаешь меня, сыне? Ты чего щуришься на меня все? Али свет мой божественный слепит грешные твои очи?
-Нет, Господи, глаза у меня от рождения такие, - вежливо ответил Ватари, - но свет от лика действительно… несколько…
Пятно покровительственно похлопало хина дланью по плечу:
-Непривыкший ты, сыне. Редко на кого я схожу вот так, так что радуйся, токмо не загордись. Ты давай реки мне лучше пошто звал. А то ведь у меня там гулянье, ангелы-архангелы тоже люди – сойдешь на землю поговорить с праведником, возвернешься обратно –ан водки то и нет уже! Так что не томи, глаголь.
Ватари собрался – в семье воинов фигни не воспитывали! – и изрек в божественное пятно свое пожелание.
Пятно прогулялось взад-вперед по комнате, величественно хмыкнуло и повелело:
-Дарую тебе просимое, в честь праздника я добрый. Иди, твори добро и более меня по пустякам не отвлекай.
Мистик поклонился. Пятно исчезло.
Ватари, перехватив молитвенный коврик поудобнее, помчался в лазарет – проверять собственные силы.
Через три часа буйства хина в лазарете оттуда вышли на своих ногах семеро тяжелораненных, четверо пышущих здоровьем недавних больных, вереница мелкоушибленных, три симулянта и один свежевоскресший.
Простершийся на койке в пустом лазарете, довольный мистик с блаженной улыбкой созерцал потолок.
Все-таки «вылечить столько людей, сколько убил мой отец» было очень правильной формулировкой. Папе было за семьдесят, он до сих пор скакал с катаной наголо, усекая головы врагов ежедневно и останавливаться на достигнутом не собирался.
В семье воинов фигни то не воспитывали…

Творю добро № 10 для  Akira~

Nobuta wo Produce. Акира/Сюдзи, ангст, романс, R.

Back to you

«We wish you a Marry Christmas, we wish you....» перезвон колокольчиков и голоса из радиоприемника врываются свежим зимним ветром в кондиционированный воздух офиса. Дохнуло чудом, праздником, заставило оторваться от монитора и работы.
Задумчивый взгляд за окно. Тридцатое декабря. Неон рекламы на улицах, повсюду елки, фонарики, город украшен к празднику, совсем скоро новый год.
Оторваться от работы, бережно отложить важные документы, подойти к окну, опереться лбом о стекло и долго-долго глядеть в темноту за ней.
Ты сегодня как всегда уходишь последним, офис уже давно пуст, ты в нем один, если не считать охраны. Руководство тебя хвалит, ты такой ответственный, такой исполнительный. Немного замкнутый, конечно, близких друзей нет, девушки нет, в социальных сетях не зарегистрирован, но это компанию как раз наоборот устраивает.
Киритани Сюдзи, двадцать два года, перспективный сотрудник выходит из кабинета, спускается в комнату, где сидит охрана и, смущенно улыбаясь, просит сигарету. Закуривает, выйдя на открытую террасу на крыше офиса, как раз рационально отведенную под курилку. Ежится от порывов холодного ветра, забирающегося под рубашку и пиджак, обнимает себя руками за плечи. Сигарета, которой так ни разу и не затянулся, дрожит в пальцах.
Пронзительное стылое одиночество – небольшая фигурка, мерзнущая на крыше офиса в мегаполисе.
А там внизу, по улице течет людской поток, яркий, переливающийся, шуршащий подарочными пакетами и улыбающийся друг другу. Все спешат домой или в гости, радуют родных и близких.
Елка, огоньки на ней, подарки под ней.
Неправда.
Пустая выхолощенная съемная квартира, которую и надо бы украсить – но нет времени. Все оно уходит в работу. Подъем в семь утра, отбой заполночь. Сил хватает только на то чтобы вернуться, раздеться, наскоро принять душ и отключиться. А с утра все снова. Суббота и воскресенье, конечно, выходные, но их тоже проще проводить на работе, потому что в пустой квартире куда более одиноко, чем в пустом офисе. Лучше хоть что-то делать, лучше хоть что-то полезное, и лучше всего – просто не задумываться о том, почему все так, а не иначе.
Вереница смсок:
«Привет, пойдешь с нами на вечеринку?» Извиняющаяся улыбка, вежливый отказ. «Простите, занят(«
«Привет, поехали погуляем?» Отрицательно покачаешь головой – «Не могу, очень много работы(.»
«Привет, давай увидимся вечером?» - «Я не знаю, во сколько закончу, давай в другой раз?»
Только не будет этого другого раза, кому как не тебе прекрасно это известно.
Одна единственная смска без ответа. «Я скучаю». Ты никак не можешь на нее ответить, но и стереть тоже не можешь, потому что она – воспоминание.
Этой смске уже три года.
Она – лучик солнца из прошлого. Когда все было хорошо.
Да и сейчас в общем-то неплохо. Есть работа, дом, машина. Успех, карьера. Это как с праздником – вроде бы все есть, но чего-то не хватает. Времени – чтобы купить подарки, сил – чтобы украсить дом и даже желания – чтобы пришел праздник.
Родные в Йокогаме, ты в Токио.
Сегодня ты вернешься домой, заехав по дороге в гипермаркет, купишь подарки, напишешь несколько открыток и с утра отправишь почтой. Души в этих подарках столько же, сколько в искусственной елке и ты боишься, что родные это почувствуют.

**
Изучать собственное отражение в ростовом зеркале, проводя рукой вдоль тела. Выпирают кости, натянулась кожа на скулах – а что поделать, в рационе в основном кофе, времени не хватает на то, чтобы спуститься в кафе и нормально поесть.
Да ладно врать самому себе. Хватило бы времени. Просто одному не хочется. Человек в одиночестве за столиком – такая печальная картина. Поэтому лучше заливать рабочие дни европейским кофе и уходить в мир цифр и договоров.
Возле глаз залегли морщинки. Задумчиво взлохматить волосы, потянуть себя за прядку, подмигнуть зеркалу, из которого на секунду выглянешь прежний ты. Вздохнуть и влезть под горячий душ, прижаться лбом к кафелю. Как было бы здорово, если бы кто-то размял плечи. Сильными движениями, спокойно и неторопливо, после легко коснувшись губами выступающих позвонков на шее… Волной по телу пробегает дрожь, острой вспышкой желания, образом, который появившись в мозгу бьет метром ниже, заставляя закусить губу и поддаться фантазии. Мечтать – на самом деле ты не один, это его горячее тело прижимается к тебе сзади, он кладет голову на плечо, чуть прикусывает мочку уха и это не твои, а его пальцы смыкаются вокруг твоего члена. Плавные движения ладонью, поцелуй-укус в плечо, теплое дыхание в шею. Закрываешь глаза, ускоряя движения – он всегда очень тонко чувствовал, как и что тебе нравится.
Вот она взрослая жизнь – дрочить в душе, горячей водой заменяя объятия и проводить одинокие ночи на узкой кровати, вспоминая…
С грустной усмешкой смыть с кафеля следы этих «воспоминаний» и, замотавшись в полотенце едва ли не по уши, выйти из душа.
Что –толку вспоминать и мечтать. Сейчас уже слишком поздно. Три года молчания, и… что сказать то? Нельзя ведь передать словами ощущение одиночества, тоски и мечты о том, что это все неправда, что сейчас загорится свет, ты зайдешь, бухнешься рядом и ткнешь коном в нос. Та-да-и-ма.
Вот как тебе это сказать? Про горячую воду в душе, про подушку за спиной, что занимает твое место, про эти все мелочи, из которых и складывается тоска?
Никак.
За окном город готовится праздновать.
В отдельно взятой квартире молодой перспективный сотрудник задумчиво смотрит на экран мобильника, в окно во времени – на три года назад, на всего два слова.
**

На следующее утро ты не идешь на работу. Отзваниваешься и с извинениями заболеваешь впервые за несколько лет.
Повесив трубку, открываешь ноут и заботливо переписываешь с экрана на бумажку нужный адрес. Шариковой ручкой в блокнот, как будто в этом есть какой-то мистический смысл – той самой ручкой, в тот самый блокнот. Жаль, исполняющая заветные желания свинка куда-то потерялась при переезде. Она бы сейчас очень пригодилась.
Чудеса творили мы сами – приходит мысль, ты выходишь из дома и едешь. Пролетают мимо неоновые вывески, ты бездумно следишь за дорогой, потому как мыслей попросту нет. В крови вскипает этакая лихая уверенность – вот сейчас мы увидимся, попьем кофе, мило поговорим о прошлом, расстанемся, я пойду и повешусь в офисе на ремне. Нет, не повешусь, конечно, это так….
Пробка длинной в три квартала. Пробки уравнивают людей. Рядом стоят ламборджини и тойота, все равны и все опаздывают. Только ты почему-то уверен, что тебе нельзя никуда опоздать. Неважно, что время ты назначил себе сам и тебя, в общем-то никто не ждет. Просто нельзя опоздать.
Ты оставляешь машину и идешь пешком эти три квартала.
Останавливаешься под елкой и долго смотришь на освещенные окна офиса, в котором где-то там, на большой высоте работает человек, которого ты не видел три года.
Или не работает? Только мелкие служащие пашут 31го декабря, а сын босса наверняка уже где-то отдыхает, так что стояние тут под елкой в шесть часов вечера – великого часа икс окончания всех пятидневных трудов – не имеет смысла.
Так можно проуговаривать себя очень долго и все-таки остаться на месте. Под елкой, кутаясь в шарф и потирая озябшие руки, по птичьи пытаясь нахохолиться, чтобы сохранить тепло – дурацкий мерзнущий подарок.
Расходятся в стороны стеклянные двери офиса, выпуская из себя несколько небожителей. Именно так ведь воспринимаются мелкими клерками всякие там директора.
Один из таких небожителей раскован, очаровательно и шикарно небрежен – такое могут себе позволить большие деньги и еще большая власть. Идет к машине, улыбается своей спутнице.
Никаких спецэффектов, никаких там романтичных замираний сердца. Просто проследить за ними взглядом, метнуться к машине, трясущимися руками попасть ключом куда надо и ехать следом. Уже непонятно зачем. Просто потому что едется. Все так же бездумно и нервно улыбаясь. Как будто было недостаточно просто увидеть.
Нет, ну чего ты ждал? Монастыря в честь неизвестно чего?
Серебряный красавец лексус хищным зверем несется сквозь городские джунгли, притормаживает возле другого офиса. Черная хонда паркуется в ста метрах от него. Хлопает дверца машины, приглушенные шаги:
-Привет… - это оказывается очень просто сказать. Акира оборачивается. Долгая-долгая секунда встретившихся взглядов. Непонимание. Недоумение. Неверие. Узнавание. Радость.
Коммерческий директор компании, сопровождающая генерального на праздничную вечеринку, с удивлением наблюдает как генеральный директор компании обнимается с каким-то студентом посреди улицы, радостно хлопая того по спине и плечам. Как этот студент прижимается к генеральному директору всем телом, скрещивая руки у того за спиной и укладывая голову на плечо. Мучительно вздернуты вверх брови, закрыты глаза и улыбка на губах. А генеральный директор напоминает человека, который нашел под елкой свое счастье и теперь боится хоть на секунду выпустить из рук.
-Кусано-сан… нас ждут, - все-таки прерывает эту идиллию коммерческий директор, сделав два шага по направлению к цели.
И с удивлением слушает, как генеральный имеет ввиду и эту встречу, и приглашенных гостей, и имидж компании, утягивая за собой в машину этого неизвестно откуда взявшегося студента. Захлопывается дверь и серебряный лексус уносится в город.
Коммерческий директор сочиняет извинительную речь и провожает машину взглядом.

**

Когда проходит первая неловкость, Киритани Сюдзи всеми силами старается натянуть обратно упавшую маску – как дела, сколько не виделись, у меня все ок, явно пытаясь свести эту встречу как раз к ничего не значащим разговорам, о прошлом, о настоящем, о делах, о любой ерунде. Замаскировать произошедшее, замаскироваться самому, спрятаться, втянуть голову в панцирь как черепаха.
И остаться наедине самому с собой и своими мечтами в этом панцире.
С Кусано Акирой это не работает. Деловые люди знают цену времени и решениям. Акира ведет машину, поддерживая диалог ни о чем и улыбается.
Это ведь очень просто, сбросить скорость, свернуть на обочину, дернуть ручник и перевести взгляд на паникующего Сюдзи. А он паникует – прячется за улыбкой, за разговорами, подчеркнуто непонимающим видом.
Притянуть к себе, вдохнуть знакомый запах, прижать покрепче и начать целовать, гладить, пока еще сквозь одежду его худое тело, которое всегда говорит правду, в отличие от своего хозяина. С силой провести ладонью по спине и плечам.
Глупая ты глупая черепаха. Дался тебе этот твой панцирь. Жалко, что с ним нельзя так же как с черепицей – рраз, и нет его. Нельзя. Поранишь.
-Акира, ты что? – отталкивает, а глаза говорят, что все правильно.
Заключить его в объятия и спокойно, по -деловому объяснить, как скучал. Как искал. Писал и звонил. Никого не находил и скучал еще больше. Работал. Жил дальше. Вспоминал Сюдзи. Почему Сюдзи молчал? Акира думал, что они больше не друзья…
Киритани очень долго молчит, уткнувшись лбом в плечо Акиры. Ему нечего сказать и никак не объяснить. Жаль что нельзя как в кино – поднять глаза, посмотреть и герой сразу все поймет. Без объяснений на словах.
Салон машины пахнет кожей и дорогим парфюмом. Одиночество пахнет холодным ветром и бензином. Сегодня ночью счастье будет пахнуть мандаринами и какао. Представляешь, он помнит все, что тебе нравится, в дурашливой манере ставя тебе локти на колени и сообщая «кон!».
Представляешь, он скучал. Работал, развлекался, жил дальше и скучал. Писал тебе письма и звонил. А ты молчал.
Потому что вот так…

**
-Аки…ра… - задыхающийся шепот, беспорядочные поцелуи вперемешку с укусами в шею и плечи. С утра он будет в пятнышко, но сейчас это неважно. Обнимать, прижиматься плотнее, просить еще и поглубже, привычно сдерживать крик.
Лежать рядом, невесомо водить кончиками пальцев по груди.
Счастье - оно очень простое, яркое, в любой момент может обернуться с улыбкой и ткнуть коном в нос. Просто потому что ему давно не надо пытаться что-то объяснить, он давно понимает тебя лучше всех и видит сквозь панцирь.
А где-то там часы бьют полночь и за окном расцветает фейерверк, тысячами падающих звезд осыпаясь с неба.
-С новым годом, - счастье обнимает тебя со спины, прижавшегося любом к холодному стеклу и рассматривающего фейерверк, и целует в висок. Больше не холодно. Больше не пусто. Сильные руки кольцом на талии, теплое дыхание в шею.
Мегаполис празднует наступление нового года. В каждой отдельной квартире делают это по разному. В этой например – приглушен свет, мягко светится елка в углу, пахнет мандаринами и какао. Иногда этого более чем достаточно.

запись создана: 20.12.2008 в 22:05

@темы: Смешное, Crisis Core, фанфик, рассказ, "Devil May Cry", "Dark Swords", Творчество, "FF7", Панкеева

---

прекрасно

@темы: видео, Crisis Core, "FF7"

---

Как же я тебе завидую, мальчик, как же сильно и остро. Я ведь тоже мог так - дерзко, насмешливо и при этом - ломко, битым стеклом. Цинично и грустно в театральном поклоне. У меня могли бы быть твои узкие кисти и длинные ногти с каплей черного лака. Сбивая пепел в кофе, закуривая новую, швыряя в толпу презрительным взглядом собственную вывернутую наизнанку душу. И плевать. Заходиться таким любимым штампом "безмолвным криком". В драных джинсах и шелковой рубашке под дождем - и ловить на пальцы чужую нежность. Пропускать в крови большой город и записывать стихи обезличенным матом. Бить о стену бокалы мартини, хрустнув льдинкой на губах. Затягивать в бездну зрачка, цинизмом, насмешкой презрительной. Ловить доверчивых на крючок острых ключиц, отчеркивать ногтем чужую личность. Стихами на крови пополам с алкоголем украшать подъезд. Могу еще. Могу до сих пор - растяжка позволит, выгнусь в танце, кину взгляд - а, ну, ну, ну?! Только не простою я так долго, мальчик. Не упаду, нет. Просто не достанет во мне этого битого стекла чтобы продержаться, оно давно - звездная пыль на чужих плечах. Не достанет во мне этой оторванной кристально чистой свободы. Проиграю я тебе, мальчик, в битве на словах за чужое сердце.
Силы и света во мне стало многовато. Не вгоню скальпель под лопатку, не воткну когти в сердце, раздирая на части - сомну, отброшу с дороги мятой куклой. И проиграю.
Вива красоте детей большого города! Чувственным потерянным циникам, в глазах каждого из которых только "люби меня!" и болезненная тяга к совершенству. Вива.

@темы: эссе, Творчество

---

appartenir
Dim

стремясь принадлежать кому-то, выходишь на улицу ночью,
решение странное, но тоже выход - а вдруг прикончат
за триста-пятьсот, мобильник, что там еще в карманах,
потом возвращаешься. не прикончили. странно.
стремясь принадлежать кому-то, трахаешься с незнакомым,
напористо, желая принять оргазм за призрак комы,
ритмично вбивая свое чужое мясо в просто чужое,
желая принадлежать до сдавленного в выдох воя,
принадлежать кому-то, отказываешься от тебя, любимый,
словами последнего танго, я не знаю его имени,
со сжатыми кулаками, с глазами остывшей стали,
потом выходишь на улицу ночью, чтобы пристали,
садишься в траву, трава принимает тепло, запутывает руки
и даже воздух льнет ко мне, стремясь принадлежать кому-то

@темы: стихи

---

гадание на песнях

1. Что у меня на душе?
Канцлер Ги - Песенка про дилижанс

(иными словами самурая опять куда-то несет...)

2. Каким меня видят друзья?
Oomph! - Polizisten

(суров я, да )

3. Я выйду замуж/женюсь?
Umbra et Imago - Sagt Nein
(яснее некуда)

4. Песня о моем лучшем друге
Jeremy Irons - Be Prepared (OST Lion King)
(что-то я таких лучших друзей у себя не помню... но не отказался бы))

5. История моей жизни
Мартиэль - Тысяча лет

(еще более сурово)

6. Мое лучшее качество
Oomph - Sex Hat Keine Macht

(опаньки...)
7. Что меня ждет сегодня?
Three Days Grace - Time of Dying

(неожиданно. венки, готовим венки!)

8. Песня о моих родителях
Sentenced - Farewell

(да, попрощались уже давно)

9. По какому принципу строится жизнь?
Ария - Мертвая зона

(и тут угадали.. не, ну так не бывает))

10. Что будет играть на моих похоронах?
N'Evergreen - Never forget

(аааатлично....)

11. Что обо мне думают окружающие?
DJ Bobo - Because Of You

(да-да, все из-за меня )))

12. Как мне сделать себя счастливым?
Red Hot Chili Peppers - Blood Sugar Sex Magic

(очень четко и понятно, а главное - верно))

13. Как мне разрешить свои проблемы?
OST The Omen - The Day He Died

(ясный пень. как сдохну - все решится)

14. У меня будут дети?
Звезда и Смерть Хоакина Мурьеты - Клятва Хоакина

(начинается словами "господи, помилуй"... не будет! )))

15. Кто на мне женится/выйдет замуж?
Diablo Swing Orchestra - Heroines

(мхм...кхм... )

16.Какие люди в меня влюбляются?
Пикник - Лишь влюбленному вампиру

(без комментариев)

17. Как я умру?
Дельфин - Я буду жить
(хрен вам))

@темы: тесты, фмобы

---

да, это про меня)

Justus Dagger
а что из 1 дня ещё относиться к Ватикану?
Мориквенди
эм.. вроде ничего.... там нужно смотреть музеи Ватикана, Сикстинскую капеллу (которую расписывал Микеланджело) и собор святого Петра... ну, наверное, там еще много чего интересного...
Justus Dagger
мож в 1 день Ватикан?
Мориквенди
не, там будут много грузить, и рассказывать, + там много пафоса, на который надо настроиться...
Justus Dagger
можно свободное время убрать?
Мориквенди
(а когда же они ринутся за сувенирами и в туалет!?!?!
Мориквенди
О_о писец... ты реально убьешь всех туристов.... "представляю: смотреть с*ки!!! за мной!!! это Колизей едрить, 5 минут и идем дальше!! что? ты куда хочешь?!?! в туалет с*ка!??! х*р. те!!! за мной!! смотреть!! так, все в кучу. В автобус, живо! Не посмотрели?! Мои проблемы?!! Ваши проблемы! "
Justus Dagger
чую попой никто не захочет у меня это купить…
(С) баш

@темы: Смешное

---

Планировал после работы мирные посиделки с чаем и тортиком. Судьба распорядилась иначе и спасибо ей за это.
Пойду ли я на "Кармен"? Конечно, пойду! Предполагал, что попаду на классику, оказалось нет, все круче.
Это было феерично.
"Кармен навсегда". Постановка - события после оперы. Фламенко. Все - в стиле фламенко. Они прекрасно танцуют, музыка - частично из оперы, частично испанская народная, плюс живой блистательный вокал , гитара - отдельные респекты ... Опера -это конечно классика, но это - живое действие и атмосфера. Ах, какая Кармен...
Самый запоминающийся момент - это когда танцуют девушки, выбивают каблуками ритм, и понимаешь, что музыки_ нет_. Есть только дробь каблуков, щелчки пальцами - и все - но при этом динамика и буйство красок на сцене такое, что кажется, что слышишь музыку.
В общем, все сумбурно и восхищенно. Это надо видеть)

@темы: Впечатления

---

Ну вот... 24 годика стукнуло. Такой большой, а все верю в сказки. В том плане что сохранил абсолютно детское отношение к собственному ДР - с таким легким ощущением чуда и крайне светлой верой, что все будет хорошо. Солнышко, взошедшее на мобиле в полпервого ночи - это тоже маленькое чудо. Равно как и теплые слова хотя бы раз в году.
А еще обязательно тортик со свечками, хотя я не люблю сладкое и тортики тем более. Просто это такой символ, который обязательно должен быть)

@темы: О жизни

---

Дивная такая чайная оказывается есть на Сенной. Там отлично. Подушечка под попу, на которой удобно сидеть по-турецки, хороший чай, мягкий свет и приятная тихая музыка фоном. Там надо выпрямлять искривленные чакры, да)

***

А помните был такой мультик в глубоком детстве, "Драконы Подземелий" назывался? Так вот, был там чувак, который в этом глубоком дестве меня аццки пер. Такой типичный дндшный злодей в лучших традициях жанра. Я его на ютубе нашел) И теперь заказал себе этот мультик из лежалых закромов родины. Все-таки детские мультики - это иногда так здорово.

искомый злодей

@темы: О жизни

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Постановка Нотр-Дам в Погорелом Театре

Это стеб. Чистейшей воды. Идея родилась из отыгрышей на Дельте. Желательно знание самого мюзикла)

НОТР-ДАМ в ПОГОРЕЛОМ ТЕАТРЕ

В ролях:

КВАЗИМОДО – советник Блай
ФРОЛЛО - Харган под мороком
ГОРГУЛЬЯ - Харган без морока
ФЕБ – Орландо
ФЛЕР-ДЕ-ЛИС – Эльвира
ГРЕНГУАР - Хоулиан
КЛОПЕН – Амарго
ДВОР ЧУДЕС – Зеленогорские партизаны
ЭСМЕРАЛЬДА – Кантор

РЕПЕТИЦИЯ или подбор Главной Героини

РЕПЕТИЦИЯ или подбор Главной Героини
(за кулисами. соло Орландо)
- Кантор, пожалуйста.
- (волна неудержимого мата).
- Кантор, ты должен сыграть главную роль…
- Женскую?!
- Ну… ты же великий актер. Никто, кроме тебя, не сыграет…
- Азиль!
- Она не поет! Ну Кааантор!
- Хоулиан!
- Он уже играет Гренгуара.
- И не надо на мне применять эмпатию!
- Кантор, у нас действительно некому играть главную роль! А ты сможешь изобразить все необходимое. Даже без козы.
- Нет.
- Ну почему?!
- Я сказал - нет!
…
(час спустя. соло Амарго)
- Представь, что это задание партии. Когда надо было кого-то убить, тебя не смущали женские костюмы.
- Кого надо убить?
- Я привел это для примера.
- Нет, ты мне скажи, кого надо убить – и я это сейчас сделаю без всяких костюмов. Голыми руками.
- Кантор!
- Нет!!!
…
(в отдалении. Карлос и Ольга)
- Может, ему сказать, у нас только мужчины играют?
- Флер-де-Лис.
- …!
(три часа спустя. соло Шеллара)
- Ты не мог бы обосновать свой отказ подробнее?
- (малосвязная матерная тирада).
- Хорошо. Другими словами, если я правильно понимаю твою мотивацию, она заключается в том, что играть женские роли в театре – занятие для женщин, ты считаешь это унизительным и недопустимым для мужчины, кроме того, сама затея постановки кажется тебе бессмысленной и не стоящей того, чтобы тратить на нее время и силы. Правильно?
- …
- В таком случае, могу я поинтересоваться, в чем ты видишь радикальное различие между прежними твоими перевоплощениями на сцене в различные образы и нынешней ролью, на которую режиссер и помощница режиссера единогласно выдвинули твою кандидатуру как единственную?
- ?...
- Допустим, ты мог бы представить ситуацию, как распоряжение твоего непосредственного начальства. Вообще, Кантор, однажды я уже говорил тебе, что, привлекая повышенное внимание к этой теме, ты слишком очевидно даешь окружающим понять ее болезненность для тебя лично и наталкиваешь их на выводы, которые могут нежелательным образом сказаться в будущем их восприятии твоих проблем… Как ты полагаешь, что первое придет в голову Ольге, когда она узнает о твоем отказе?...
- !!!
(четыре часа спустя. соло Харгана)
- Кантор.
- На хуй!!!
- Одна фраза.
- Ну?
- Я прикажу доставить настоящую дыбу для Блая на сцену.
- ?...
- И отдам его после премьеры в твое распоряжение.
- …(минутная пауза) Идет.
(хор из-за кулис)
- ДА!!!

ЗАКУЛИСЫ. Диалог Карлоса и Ольги

ЗАКУЛИСЫ. Диалог Карлоса и Ольги
-Квазимодо все равно нет! И взять его неоткуда!
-А Харган?
-Харган уже во-первых горгулья Нотр-Дама, во-вторых – Фролло. А ТРИ роли он не споет!
-Мда… горбатых у нас больше и нет. Трагедия. У нас «Горбун из Нотр-Дама», а Главный Герой отсутствует…
-Зато как матерится Главная Героиня…
-Знаю я как он матерится. Козу ему нашли?
-Какую козу?!!!
-Обычную, с рогами.
-Харган уже горгулья. И Фролло. А с рогами больше никого нет. Нет, есть Акрилла, ничего так козочка, но рожки у нее ветвистые и больше на оленьи похожи.
-Я имел ввиду обычную козочку. У Эсмеральды была козочка, беленькая…
-От Эсмеральды мы много слышали про козлов, это правда. И если предложим ей еще и козочку…
-Ладно, без козочки переживем. Квазимодо… Надо кого-то скрючить и заставить хрипло петь.
-Без проблем! Берем кого угодно, посылаем к Эсмеральде, просим ущипнуть за задницу. После этого товарищ будет скрючен….
-Но петь фальцетом. Не подойдет. Значит Квазимодо у нас не будет. Хорошо, поднимаем занавес, с самой верхотуры декорации наворачивается кто-нибудь из кордебалета, трагическая пауза, уносят тело Квазимодо и начинаем без него. Публика решит, что пьеса называется «Горбун из Нотр-Дама» потому что в самом ее начала этот самый горбун убился об сцену.
-Может его Эсмеральда пристрелит и он поэтому сверзится с верхотуры? Залог успеха в Мистралии.
-Если Эсмеральде оставить винтовку, то актеры к концу пьесы закончатся. Нет, без Квазимодо нельзя…
Входит Харган, внимательно слушает. Выходит. Возвращается через пятнадцать минут, неся подмышкой Блая. Ставит на ноги. Критично смотрит. Пинает под коленку. Блая скрючивает. Указывает на него собравшимся.
-Вот. Принес. Квазимодо. Горб ща сделаем. Убьется с верхотуры – не жалко. В конце его может пристрелить Эсмеральда, - подумав, гордо. – Для искусства ничего не жалко.

СЦЕНА. АКТ ПЕРВЫЙ

СЦЕНА. АКТ ПЕРВЫЙ
Медленно ползет вверх занавес, демонстрируя красивую декорацию башни с колоколами. На декорации сидит ГОРГУЛЬЯ.
На сцену легкой, воздушной походкой выпархивает ГРЕНГУАР. В зале аплодисменты и одобрительный свист. ГРЕНГУАР долгое время просто красиво ходит по сцене, демонстрируя походку и фигуру. Из-за сцены слышится приглушенный и осуждающий мат режиссера. ГРЕНГУАР поспешно возводит очи к небесам и начинает петь. Откуда-то сверху на него начинают сыпаться цветочки. Слышен недоумевающий мат режиссера. Цветочки в большом количестве оседают на ГОРГУЛЬЕ.
ГОРГУЛЬЯ стоически делает вид, что она каменная. ГРЕНГУАР поет и ходит по сцене, окруженный лепестками и цветочной пыльцой. ГОРГУЛЬЯ все-таки чихает. ГРЕНГУАРА, стоящего строго под ней, уносит за кулисы.
Небольшая заминка, после чего на сцену поспешно выбегает разношерстная толпа оборванцев и неспешно выходит КЛОПЕН.
Оборванцы привычно равняются в строй, разворачивают флаг Мистралии и замирают, преданно глядя на КЛОПЕНА. Слышен вопросительный мат режиссера. КЛОПЕН поводит бровями. ДВОР ЧУДЕС стремительно сворачивает флаг и выкидывает его за кулисы. КЛОПЕН вздыхает и начинает петь. Оборванцы рассыпаются по сцене, переглядываются и начинают изображать что-то, отдаленно напоминающее танец. Из-за кулис наконец-то выбегает опоздавший кордебалет. В воздухе висит цветочная пыльца, толпа народа танцует нечто среднее между фламмо и классическим балетом, КЛОПЕН поет, ГОРГУЛЬЯ сидит и периодически чихает в такт. Дотанцевав, ДВОР ЧУДЕС и кордебалет убегают со сцены, КЛОПЕН неспешно уходит, ГОРГУЛЬЯ расправляет крылья и улетает, тем самым внося сомнения в зрительный зал насчет того, что она каменная.
Минутная пауза. В ней слышен отчаянный мат режиссера, краткие звуки борьбы и через секунду на сцену выходит ЭСМЕРАЛЬДА. Мрачно обводит взглядом зал. Зал ловит себя на желании пристрелить режиссера. Из-за кулис поспешно высовывается ФЕБ и улыбается залу. Залу ощутимо легчает. ЭСМЕРАЛЬДА поет про свою несчастную судьбу, красиво ходит по сцене и в конце арии печально садится на уголок суфлерской будки. Зал проникается ее горькой судьбой, звучат всхлипы. Появляется КЛОПЕН, укоризненно смотрит на ЭСМЕРАЛЬДУ, поет короткую арию и под ручку уводит цыганку со сцены. Слышен облегченный выдох суфлера, благодарный мат режиссера и затихающие рыдания в зале.
Свет гаснет. Вопросительный мат режиссера. На сцену ложится круг света, в который выходят ФЕБ, ФЛЕР-ДЕ-ЛИС и прима кордебалета с флагом Мистралии. На приму шикают из оркестровой ямы и флаг уносят обратно. Оркестр играет, сверху на них снова падают лепестки, ФЕБ и ФЛЕР –ДЕ -ЛИС поют о своей неземной любви, взявшись за руки в круге света. В зале начинаются повальные объятия и признания в любви.
Выбегает кордебалет и ДВОР ЧУДЕС, выходит КЛОПЕН. Толпа загораживает собой круг света и пару влюбленных. КЛОПЕН ожесточенно поет про то, что у них тут выборы короля, кордебалет пытается увести ФЕБА со сцены. В зале волна нездорового патриотизма. ФЛЕР-ДЕ-ЛИС все-таки уводит ФЕБА за кулисы, попутно ему что-то объясняя.
Выкатывают тележку с КВАЗИМОДО на середину сцены. С тележки он не слезает, потому что горб перевешивает, поет непосредственно с нее. Судя по хриплому голосу, страшной роже и общей помятости, в гостях у ДВОРА ЧУДЕС, бодро танцующего вокруг тележки, КВАЗИМОДО уже давно. Некоторые из ДВОРА ЧУДЕС танцуют почему-то с ножами, пистолетами и нехорошо глядят на КВАЗИМОДО, медленно сжимая кольцо.
Ария КВАЗИМОДО получается очень короткой, ему дают спеть пару куплетов, после чего одевают на голову корону и быстро укатывают со сцены. Недовольный ДВОР ЧУДЕС удаляется за кулисы следом.
Слышен недовольный мат режиссера и почему –то еще КЛОПЕНА. В оркестровой яме судя по звуку, кто-то получает тарелкой по морде, после чего вступают барабаны и труба, и закулисный мат перестает быть слышен.
На сцену выходит ФРОЛЛО, везя за собой тележку с КВАЗИМОДО. В оркестровой яме кто-то повторно получает тарелкой по морде, барабаны и труба стихают, ФРОЛЛО пинает тележку и КВАЗИМОДО начинает петь о том, какой он преданный, и как он верен хозяину, ну просто как собака, порываясь облобызать сапоги. ФРОЛЛО слушает, крайне неприятно усмехаясь. В зале сомнения насчет того, что Фролло – мистик. Тем не менее, КВАЗИМОДО допевает свою партию и ФРОЛЛО красиво уходит со сцены, увозя за собой тележку.
На сцену снова ложится круг света, в него вступает ЭСМЕРАЛЬДА. Появляется ФЕБ, который поет о том, что он не хрен собачий, а король, то есть капитан стражи и каждая девушка просто мечтает о свидании с ним. ЭСМЕРАЛЬДА смотрит на него влюбленными глазами, но не забывает напомнить залу о том, что она приличная девушка и на улицах не знакомится. ФЕБ зовет ее в кабак, ЭСМЕРАЛЬДА соглашается и убегает со сцены, тем самым внося в зал нездоровое оживление и всплеск интереса.
Появляется ГРЕНГУАР, который начинает вальяжно прогуливаться по сцене и петь о каких –то колоколах, принимать интересные позы и вызывать в зале еще большее нездоровое оживление. Зал не понимает о каких колоколах идет речь и ГРЕНГУАР, соблазнительно изгибающийся на сцене, ему нравится значительно больше.
Внезапно на сцену вываливается ДВОР ЧУДЕС, хватает ГРЕНГУАРА, КЛОПЕН старательно поет от том, что его сейчас будут вешать, но зал почему-то не верит, а оживленно свистит, топает ногами и дает ДВОРУ ЧУДЕС советы. ГРЕНГУАР красиво лежит в сильных руках населения ДВОРА ЧУДЕС, которое, кажется, стремительно передумывает его вешать.
Слышен жалобный мат режиссера. Появляется ЭСМЕРАЛЬДА. Мрачно смотрит на ДВОР ЧУДЕС и заводит руку за спину, что-то нащупывая за ремнем, которым стянута ее талия. ДВОР ЧУДЕС поспешно отпускает ГРЕНГУАРА. КЛОПЕН еще раз старательно напоминает всем, что поэта все-таки повесят, если его кто-нибудь не возьмет в мужья. ЭСМЕРАЛЬДА подходит к ГРЕНГУАРУ, по-хозяйски обнимает того за талию и поет о том, что на нем женится. КЛОПЕН спрашивает ее – уверена ли она, почему-то спазматически дергая бровями. ЭСМЕРАЛЬДА исправляется на то, что выйдет за него замуж, КЛОПЕН облегченно связывает им руки шарфом, кордебалет пляшет, ГРЕНГУАР соблазнительно обвивается вокруг ЭСМЕРАЛЬДЫ, ЭСМЕРАЛЬДА одобрительно похлопывает того ниже спины. Зал, поглощенный зрелищем, отчего то начинает безумно ревновать.
ДВОР ЧУДЕС и КЛОПЕН покидает сцену, почему-то оглядываясь на остающихся там ЭСМЕРАЛЬДУ И ГРЕНГУАРА.
Снова гаснет свет. Включается. В круге света сидит ЭСМЕРАЛЬДА и у нее на коленях ГРЕНГУАР. Мат режиссера. Свет гаснет. В зале свист, топанье ногами, вопли и требования включить обратно. Оркестр наигрывает что-то романтическое. Свет включают. На расстоянии двух метров друг от друга ЭСМЕРАЛЬДА, которая спрашивает у очень расстроенного ГРЕНГУАРА кто такой ФЕБ и всячески поет про то, как он ей нравится. Зал слегка отпускает необъяснимая ревность, очень печальный ГРЕНГУАР крайне грустно объясняет ЭСМЕРАЛЬДЕ все, что ее интересовало и, трагично проронив слезу, удаляется со сцены.
ЭСМЕРАЛЬДА остается петь про то – как прекрасен ФЕБ. Ревность отпускает зал окончательно, но почему-то на ее месте возникает тревожность и стремление выкрутиться. На сцену выходит ФЛЕР-ДЕ-ЛИС и тоже начинает петь про то, что прекрасен ФЕБ как солнце. Стоят они по разным концам сцены и в два голоса распинаются о том, как его любят. В зале удивительно приподнятое настроение. Допев, ФЛЕР-ДЕ-ЛИС и ЭСМЕРАЛЬДА удаляются за кулисы.
На сцену выбегает ФЕБ. Он крайне одухотворен и радостен, следом за ним выбегает кордебалет и начинает на бешеной скорости крутить фуэтэ. ФЕБ поет о том, как он разрывается между двумя прекрасными женщинами. Оркестр за вздрюченным кордебалетом не успевает, пытается догнать и лажает. Зал эту лажу воспринимает как зубную боль и от такой необъяснимой смены эмоций начинает волноваться. На сцену в красивом прыжке вылетает КЛОПЕН, вешает амулет на шею ФЕБУ и в таком же красивом прыжке улетает обратно. Кордебалет начинает танцевать, его догоняет оркестр и финал арии вполне пристоен. Зал аплодирует и делится впечатлениями.
По сцене проходит ДВОР ЧУДЕС и тащит за собой на тележке КВАЗИМОДО. ФРОЛЛО, выступив из-за кулис интересуется – какого под стенами Нотр-Дама шляются всякие?
ДВОР ЧУДЕС останавливается и начинает отвязывать КВАЗИМОДО от тележки. КВАЗИМОДО очень жалобно поет про то, что ему, кажется, все хуже и хуже. ФРОЛЛО как-то очень радостно сожалеет о том, что КВАЗИМОДО сейчас казнят.
На сцену выносят дыбу. ДВОР ЧУДЕС подвешивает на нее КВАЗИМОДО, который начинает хрипеть крайне натуралистично свою арию. На сцене появляется ЭСМЕРАЛЬДА со стаканом воды в руке, которая, раздвигая плечами толпу, идет к КВАЗИМОДО. Последний, завидев ее, начинает с ужасом косить глазом и петь про то, что ему все хуже и хуже, и даже стакан воды никто не подаст еще жалобнее. ДВОР ЧУДЕС пританцовывает, хватаясь за ножи и пистолеты, в оркестровой яме стихает печальная мелодия, слышатся аплодисменты, удар тарелкой по морде, снова печальная мелодия. ЭСМЕРАЛЬДА подходит к КВАЗИМОДО, оттягивает его челюсть и вливает воду. КВАЗИМОДО замолкает. Резко падает занавес. Слышны звуки ударов и радостные восклицания. Оркестр бодро наигрывает веселую польку, заглушая возмущенный мат режиссера.
Занавес поднимается. На сцене – КВАЗИМОДО неподвижно лежащий в тележке, ФРОЛЛО, совершающий странные пассы руками над ним и ФЕБ, спокойно покуривающий косяк со слимисом трехлепестковым. Мат режиссера. Занавес поспешно опускают. Оркестр играет вступление к «Бэлль» в седьмой раз. На восьмом все-таки поднимают занавес. КВАЗИМОДО приподнимается в тележке, ФРОЛЛО опускает руки, ФЕБ выкидывает окурок в суфлерскую будку. Под кашель суфлера, задыхающегося в будке от дыма слимиса трехлепесткового, трио поет арию. В финале арии сцена уже в тумане. ФРОЛЛО и ФЕБ покидают сцену, появляется ЭСМЕРАЛЬДА.
КВАЗИМОДО со странными нотками в голосе поет про то, что его дом – теперь ее дом. ЭСМЕРАЛЬДА держится от КВАЗИМОДО на расстоянии и как-то не очень радуется сему факту. В середине арии на декорацию с колоколами прилетает и садится ГОРГУЛЬЯ, тем самым окончательно развеивая сомнения зала в том, что она не каменная. КВАЗИМОДО с алчными нотками в голосе поет про то, как рад, что цыганку теперь у него, ЭСМЕРАЛЬДА отступает от него. КВАЗИМОДО поет про то, что горгульи защитят цыганку от кого угодно, ГОРГУЛЬЯ расправляет крыло и опускает его на шею КВАЗИМОДО, зажавшего ЭСМЕРАЛЬДУ в угол сцены. ЭСМЕРАЛЬДА переступает через упавшее тело, садится, подобрав юбки, на авансцену и поет проникновенную и очень печальную арию, умоляя богов защитить ее. Она выглядит настолько печальной и беззащитной, что из зала некоторые начинают вставать и переть к сцене с намерениями набить морду обидчикам, неясно каким, и защитить цыганку от неясно же кого. ГОРГУЛЬЯ воинственно топорщит крылья. Скорбный мат режиссера. В красивом прыжке на сцену вылетает КЛОПЕН, вешает на шею ЭСМЕРАЛЬДЕ амулет, грозно пучит глаз на ретивых защитников и улетает обратно за кулисы. Зал отпускает, защитники садятся по местам, ЭСМЕРАЛЬДА, допев арию, уходит со сцены. Гаснет свет. Аплодисменты зала, из-за кулис кто-то интересуется нужно ли снова поднимать Квазимодо или в первом акте он больше не понадобится? Мат режиссера, соло на трубе.
Свет включен. На сцене стол, задрапированный под алтарь, на столе неподвижно лежит ЭСМЕРАЛЬДА. Над ней стоит ФРОЛЛО. Зал начинает волноваться. ФРОЛЛО мрачно смотрит в зал и запевает арию о том, как любовь к этой женщине его погубит. За сценой удивительно тихо, не слышно даже мата режиссера, в оркестровой яме очень печально позвякивают тарелки во время партии ударных. На пиковом моменте арии, ФРОЛЛО поющий о убивающей его любви, в порыве чувств раскрывает крылья. В свете софитов самих крыльев не видно, но тень от них делает мистика абсолютно инфернальным. Зал ахает и подается назад. ФРОЛЛО поспешно поет про то, что любовь к этой женщине у него от дьявола, сворачивает крылья и допевает арию уже не столь мощно.
На сцене появляется ФЕБ, оповещающий зал о том, что идет мол в бордель на встречу с цыганкой. Инфернальный мистик ФРОЛЛО сообщает ФЕБУ, что не ходил бы он к ЭСМЕРАЛЬДЕ если хочет остаться жив, и в качестве аргумента снова разворачивает крылья. Свет от софитов, крылатая тень во всю стену, партия ударных, соло на тарелках, удар трубой обо что-то мягкое, занавес. Зал, режиссер и оркестр пьют валерьянку. Из зала кого-то выносят в обмороке, в оркестр стремительно спускается КЛОПЕН и что-то выговаривает, в красивом прыжке улетая обратно за кулисы. Занавес поднимают.
На сцене, подсвеченной красным, соблазнительно выгнувшийся ГРЕНГУАР и мужской кордебалет в кружевных подвязках. Залу ясно, что перед ним бордель еще до того, как ГРЕНГУАР об этом залу сообщает. Кордебалет и ГРЕНГУАР танцуют, а ГРЕНГУАР еще и поет о том, что здесь займутся с вами любовью всего за несколько грошей. По залу звон монет в кошельках и оживление. Температура стремительно нарастает, детей из зала отправляют погулять, на сцене начинает твориться что-то вроде оргии ГРЕНГУАРА с мужским кордебалетом, в зал летят цветы, подвязки и пустые пузырьки из под валерьянки. Слышен мат режиссера и на сцену входит ФРОЛЛО. Следует блестящий экспромт, в котором инфернальный мистик убеждает ГРЕНГУАРА не грешить, путем закидывания того на плечо и унесения со сцены. Кордебалет, посылая в зал воздушные поцелуи, убегает следом. В зале разочарованный свист и требования вернуть все обратно.
На сцену выносят кровать. Зал затихает.
Выходит ЭСМЕРАЛЬДА и ложится на нее в соблазнительную позу. Зал перестает дышать.
Выходит ФЕБ. Зал, припоминая предупреждение инфернального мистика, сразу чует, что ничего хорошего из того, что до цыганки бравый капитан таки дошел, не выйдет.
ФЕБ садится рядом с красиво лежащей ЭСМЕРАЛЬДОЙ и начинает петь о том, что какое наслаждение касаться ее тела и прочую порнографию. ЭСМЕРАЛЬДА отвечает в том же стиле, зал на ее фразе «возьми меня» подается вперед и замирает в ожидании. Но тут за спиной ФЕБА тянущегося поцеловать ЭСМЕРАЛЬДУ, возникает крылатая тень. В красивом размахе вонзает в спину ФЕБУ нож и победно машет крыльями. ФЕБ красиво падает на руки ЭСМЕРАЛЬДЫ, соло на барабанах, трубе и тарелках, заглушившее то, что спела ЭСМЕРАЛЬДА. Появляется ГРЕНГУАР радостно скорбящий о том, что над всем довлеет рок и поет об этом с удивительно довольным лицом, пока опускают занавес.


+ UPD

ЗАКУЛИСЫ, 15минутный антракт

ЗАКУЛИСЫ, 15минутный антракт
По коридору в облаке табачного дыма проносится Карлос, восклицающий:
-Гримера срочно к Эсмеральде! И костюмера! И Ольгу! И Орландо, только пусть амулет снимет!
Мужской кордебалет на момент пробега режиссера синхронно прячет бутылки и сигареты за спины, после чего так же синхронно их оттуда достает.
Перед зеркалом стоит Хоулиан и правит грим самостоятельно. Прима кордебалета делает растяжку рядом, задумчиво и ненавязчиво. Мимо пробегает Амарго, прима переводит взгляд со своей растяжки в спину убегающему Амарго и долго завистливо смотрит. Хоулиан солнечно улыбается в зеркало.
Из гримерки Фролло доносится истерика суфлера:
-Блай! Где Блай?! Умер он там что ли?
-Вообще-то да… - меланхолично.
-И как?!
-Как, как… как на сцену надо будет - подниму, не переживай, - Харган задумчиво поправляет воротник рясы, отмахиваясь крылом от табачного дыма. Другим крылом приоткрывает дверь кладовой, являя взгляду суфлера труп в тележке.
В коридоре оркестр режется в карты, тарелки спешно перематывают ушибленное лицо, духовая секция помогает разогнуть трубу, первая скрипка с наслаждением тянет упертый откуда-то коньяк.
Гримерка Эсмеральды.
Главная Героиня держит в зубах сигарету, в руке бутылку, а на коленях - ученицу режиссера, которая одной рукой ласково гладит пышные черные кудри, а другой шнурует на возлюбленном корсет.
- Ты прекрасно выглядишь, публика в восторге, все под впечатлением… - убежденно вещает вождь-идеолог, одновременно эманируя уверенностью, позитивом, некоторой ревностью и легкой паникой. Кантор скептически приподнимает бровь и накладная ресница отваливается. Ольга, охнув, принимается ее поправлять. В двери заглядывает прима кордебалета.
- Да ладно тебе, ты шикарно в этом выглядишь, - простодушно делится окрыленный успехом товарищ, замечает стекленеющий взгляд маэстро и спешно ретируется.
- Диего, не надо. Диего, ему танцевать. Диего, давай после пьесы! - поспешно воркует Ольга.
- Диего, у тебя грудь отвалилась… - не в тему вставляет Орландо.
От волны мата вздрагивают даже стены театра.
Гримерка массовки.
- Последний раз спрашиваю. Кто. Спер. Знамя, - дымя сигаретой, вопрошает Клопен, измеряя шагами пол перед строем зеленогорско-парижских оборванцев. - И куда его сейчас дели?
- Э… Амарго… Его, кажется, осветитель унес. Куда-то…
В рядах шепот:
-Амарго курит?
-Закуришь тут – знамя то сперли…
-ТИХО! – от командирского рева с потолка осыпается штукатурка, прима кордебалета вместо полуприседа садится на шпагат, а в гримерке Эсмеральды снова отваливаются накладные ресницы. – Где осветитель?
Строй синхронно делает мах рукой в сторону гримерки Фролло. Амарго обводит всех строгим взглядом и по привычке в балетном прыжке вылетает за дверь.
По коридору тайфуном проносится Карлос, почти сорванным голосом оповещая, что первый звонок уже дали и почему такое ощущение, что его слышал только режиссер? В гримерку Эсмеральды, из которой несет слимисом трехлепестковым, величественно вступает Эльвира. Кордебалет гасит сигареты, прячет бутылки и поднимает приму из шпагата. Почему-то из гримерки Фролло выпархивает Хоулиан и начинает повторно править смазанный грим перед зеркалом. Из гримерки Эсмеральды появляются Эльвира, влекущая за собой довольного Феба, распространяющего вокруг себя аромат того самого слимиса, и Ольга, на ходу перешнуровывающая корсет на Эсмеральде, которая лихорадочно учит текст, забытый на нервной почве.

СЦЕНА. АКТ ВТОРОЙ

СЦЕНА. АКТ ВТОРОЙ
В зале нездоровое оживление, зрители рассаживаются обратно и выясняют кто где сидел. В оркестровую яму рыбкой ныряет опоздавшая первая скрипка, легкая паника, звон тарелок, приглушенный мат дирижера, свист дирижерской палочки в воздухе, удар дирижерской палочкой по голове первой скрипки, приглушенный мат первой скрипки. Зал заинтересованно слушает. Из-за кулис высовывается злая морда мага по спецэффектам и пристально смотрит в оркестровую яму. Слышен ожесточенный мат режиссера, свист пюпитра в воздухе, удар пюпитром по спине мага по спецэффектам, злая морда становится удивленной и в этом состоянии втягивается за кулисы.
Занавес поднимается.
На сцене стоят ФРОЛЛО и ГРЕНГУАР. Осветительное пятно беспорядочно блуждает от одного к другому. Нервный мат режиссера с колосников, свист партитуры в воздухе, шлепок партитуры о лысину осветителя, световое пятно замирает точно посередине сцены. ФРОЛЛО и ГРЕНГУАР переглядываются и бочком сползаются в это пятно. Зал, изрядно обрадованный всем происходящим, содержание их долгой и проникновенной арии пропускает мимо ушей. В конце арии ГРЕНГУАР интересуется почему это третий день Квазимодо не звонит в колокола? Зал смутно припоминает, что да, о колоколах уже что-то сегодня говорилось. ФРОЛЛО осуждающе сообщает, что звонарь влюбился в цыганку, и на этом фоне сложил на работу. ГРЕНГУАР понимающе, а ФРОЛЛО мрачно поют о том, что от любви спасенья нет и уходят за кулисы.
Выкатывают тележку с КВАЗИМОДО, легкое замешательство, выкатывают декорацию с колоколами. КВАЗИМОДО приподнимается в тележке и начинает распинаться об этих самых колоколах и о том, как любит свою работу. Долго, хрипло и проникновенно. Зал скучает. Работа звонаря и имена колоколов его не трогают абсолютно. Выбегает прима кордебалета и увозит поющего КВАЗИМОДО за кулисы.
Выпархивает ГРЕНГУАР и проходится по авансцене. В зале небольшое оживление.
Ему навстречу выходит ФРОЛЛО, похлопывающий свернутым кнутом по голенищу сапога. В зале большое оживление.
Выпрыгивает КЛОПЕН – в зале буря аплодисментов - со злой мордой отбирает у ФРОЛЛО кнут и выкидывает за кулисы. Свист кнута в воздухе, удар кнута о голову режиссера, мат режиссера, торжествующий гогот в оркестровой яме, удар тарелкой по морде, тишина.
Трио интересуется друг у друга кто последний раз видел Эсмеральду и куда вообще цыганка делась? Маг по спецэффектам подвешивает над сценой светящийся мертвенным светом шарик, призванный изображать луну. Трио проникновенно скучает, ГРЕНГУАР невзначай припоминает, что цыганка то уже в тюрьме, осуждена за убийство по политическим мотивам. Негодование на лицах КЛОПЕНА и ФРОЛЛО, первый начинает стремительными прыжками приближаться к ГРЕНГУАРУ, ГРЕНГУАР поспешно убегает за кулисы, КЛОПЕН упрыгивает следом. ФРОЛЛО мрачно допевает арию и величественно уходит.
Свет гасят. Ехидный мат режиссера, похлопывание партитурой по лысине осветителя. Свет включают. Через сцену проносится ГРЕНГУАР, следом за ним бежит ДВОР ЧУДЕС потрясая ножами и пистолетами. Появляется злой КЛОПЕН, внушительно пучит глаз на оборванцев, те притормаживают на середине сцены. КЛОПЕН выходит на авансцену. Ария отверженных, очень убедительная. Выбежавший на середине арии кордебалет ДВОР ЧУДЕС пинками загоняет обратно за кулисы и продолжает вдохновленно петь о том, что их жизнь вечный бой, пританцовывая вокруг КЛОПЕНА. Зал топает и всячески сопереживает оборванцам. Выстрелы в воздух, негодующий мат режиссера, свист тела в воздухе, падение КВАЗИМОДО с декораций в оркестровую яму, треск балок и перекрытий, визг флейтистки на си четвертой октавы, скомканный финал арии, треск ломающейся виолончели, в наступившей тишине удивленное «опаньки» дирижера. Буря аплодисментов в зале, под который воинственный ДВОР ЧУДЕС и КЛОПЕН удаляются за кулисы.
Свет гасят. Из оркестровой ямы вынимают тело Квазимодо и обломки виолончели. Извиняющийся мат режиссера. Из зала дают советы и предлагают помочь. Из-за занавеса высовывается злая морда и руки ФРОЛЛО, морда устало матерится, руки делают пару пассов. Застреленный и разбившийся КВАЗИМОДО самостоятельно выбирается из ямы и уползает за кулисы. Зал в восторге перед силой искусства.
Поднимают занавес и дают свет. На сцене стоит здоровенная клетка, к прутьям которой прикована ЭСМЕРАЛЬДА.
Выходит ФРОЛЛО и начинает обвинять цыганку в убиении Феба. Цыганка, красиво изогнувшаяся в оковах, уверяет всех в своей невиновности. ФРОЛЛО подходит ближе и продолжает убедительно обвинять. ЭСМЕРАЛЬДА не менее убедительно отпирается, дергается в оковах, цепляется шнурком амулета за решетку, амулет падает.
Зал ловит себя на желании набить морду ФРОЛЛО и вытащить девушку из тюрьмы. ФРОЛЛО мужественно поет о пытках и требует доставить пыточные инструменты. В зале волна возмущения. В клетку приносят инструменты, срочно отцепляют ЭСМЕРАЛЬДУ от решетки и перевешивают на дыбу, один из палачей лихорадочно ползает по полу и что-то там ищет. ФРОЛЛО стоически продолжает обвинять и осуждать, краем глаза следя за нарастающими в зале волнениями. Палач что –то находит на полу и с радостным восклицанием вешает ЭСМЕРАЛЬДЕ на шею. Облегченный хоровой выдох из-за кулис, зал отпускает. Цыганку пытают, она сознается исключительно в том, что любит Феба, отрицая все остальное, но средневековому юристу ФРОЛЛО этого хватает. Пафосно выйдя на авансцену он сообщает, что невиновную ЭСМЕРАЛЬДУ все равно казнят. ЭСМЕРАЛЬДУ снимают с дыбы, она обреченно заламывает руки и сползает на пол по прутьям клетки. Из-за кулис всхлипывания. ФРОЛЛО отходит в угол сцены и поет о том, что ЭСМЕРАЛЬДУ любит, как его сжигает вулкан страстей но, подчиняясь чувству долга, он все равно цыганку повесит. Сочувственное внимание зала. ФРОЛЛО допевает арию и удаляется за кулисы. Осветитель роняет круг света на ЭСМЕРАЛЬДУ, бедная обреченная девушка очень нехорошо смотрит на колосники, круг света отползает чуть в сторону. ЭСМЕРАЛЬДА, обнимая прутья клетки, поет о том, как рада что Феб жив, верит в то, что ее любимый ФЕБ придет и ее спасет. Из-за кулис усиливающиеся всхлипывания, успокаивающий мат режиссера. Круг света переползает на середину сцены, в него вступает ФЛЕР-ДЕ-ЛИС. Девушка поет о том, что они с ФЕБОМ будут счастливы вместе, и добиться этого очень просто – достаточно пообещать, что цыганку вздернут. ФЛЕР-ДЕ-ЛИС кружит по сцене, зал переводит взгляды с нее на клетку с ЭСМЕРАЛЬДОЙ и понимает, что ФЕБ конкретно попал. Из-за кулис слышны истерические всхлипывания, реплика «я не могу!», звук удара партитурой по спине и на сцену вылетает заплаканный ФЕБ. Дрожащим голосом он сообщает залу и ФЛЕР-ДЕ-ЛИС о том, что чудовищно ошибался, цыганка его околдовала, а на самом деле ФЕБ любит ФЛЕР-ДЕ –ЛИС. Зал скептичен и откровенно не верит. Горестный мат режиссера. ЭСМЕРАЛЬДА протягивает руку сквозь прутья клетки и что-то срывает с шеи проходящего мимо ФЕБА. ФЕБ срывающимся голосом обещает ФЛЕР-ДЕ-ЛИС повесить цыганку и умоляет его простить. Залу очень-очень грустно, слышны всхлипывания, в оркестровой яме истерика флейтистки, рыдания в тромбон. ФЛЕР-ДЕ-ЛИС за руку уводит грустного ФЕБА со сцены, ФЕБ идет медленно и постоянно оглядываясь на ЭСМЕРАЛЬДУ.
Явление инфернального ФРОЛЛО. Крылатая тень на стене, удар пюпитром по лысине осветителя, переведение света на середину сцены, от испуга прекращение рыданий в зале.
ФРОЛЛО во всю мощь легких поет о том, что любит ЭСМЕРАЛЬДУ и предлагает ей выбрать – либо умереть, либо быть с ним. ЭСМЕРАЛЬДА трагично пошатываясь и обнимая прутья клетки, поет о том, что верит в то, что ФЕБ все-таки придет и ее спасет. Из-за кулис всхлипывания, реплика «пустите!!!», удар партитурой по спине, тишина. ФРОЛЛО ставит цыганку перед фактом того, что выбор придется делать сейчас – либо постель инфернального мистика, либо могила. Из зала единодушные рекомендации выбирать первое, ФРОЛЛО вырывается в клетку к ЭСМЕРАЛЬДЕ, цыганка с неженской силой его отталкивает, инфернальный мистик едва не вылетает из клетки, но успевает вцепиться крыльями в прутья и сохраняет вертикальное положение. Радостное «гы-гы» из оркестровой ямы, свист виолончели в воздухе, треск виолончели от удара о голову, укоризненный взгляд ФРОЛЛО, извиняющееся хмыканье ЭСМЕРАЛЬДЫ. Мистик предпринимает вторую попытку, обнимает ЭСМЕРАЛЬДУ и зажимает ее в угол клетки. Свет гаснет. Свист в зале, требования немедленно включить, рассерженное шипение режиссера, топот большого количества ног по сцене, свет включают. К клетке, потрясая ножами, пистолетами и флагом Мистралии бежит ДВОР ЧУДЕС во главе с КЛОПЕНОМ.
Оборванцы шустро открывают клетку, дают по голове ФРОЛЛО и красиво мажут того лицом по прутьям клетки, КЛОПЕН выводит ЭСМЕРАЛЬДУ, маг по спецэффектам имитирует взрыв клетки, ДВОР ЧУДЕС машет флагом и производит выстрелы в воздух.
Негодующий мат режиссера, свист пюпитра в воздухе, перехват пюпитра ЭСМЕРАЛЬДОЙ, тычок пюпитром в бок машущему флагом, улыбка на зал. КЛОПЕН, обнимая цыганку за талию, запевает о том, что все свободны, стены тюрьмы пали, ЭСМЕРАЛЬДА старательно прячет за спину режиссерский пюпитр и подпевает КЛОПЕНУ. ДВОР ЧУДЕС буянит вокруг, маг по спецэффектам телекинезом утаскивает клетку с мрачным ФРОЛЛО за кулисы.
Снова гаснет свет. Усталый мат режиссера. Нервный мат осветителя. Света нет. Озадаченное «опаньки» режиссера, отчаянный мат помощницы режиссера, успокаивающие реплики ЭСМЕРАЛЬДЫ, ехидные реплики ФРОЛЛО, веселое «гы-гы» мага по спецеффектам, свист пюпитра в воздухе, над сценой повисает осветительный шарик, изображающий луну.
В лунный свет вступает ГРЕНГУАР и, красиво ходя по сцене, поет про эту самую луну. На фоне его арии слышны звуки разборок с осветителем. ГРЕНГУАР старается петь как можно громче, но его голоса все равно не хватает. Зал с интересом слушает арию «Избиение осветителя» с колосников, чем обижает ГРЕНГУАРА, который, наскоро допев арию, гордо удаляется со сцены. Луна гаснет. Света по прежнему нет.
На сцену выходит ЭСМЕРАЛЬДА с факелом и везет за собой тележку с КВАЗИМОДО. Вылетает ГОРГУЛЬЯ еще с двумя факелами в руках и садится на декорацию с колоколами. КВАЗИМОДО обреченно поет о том, что в Нотр-Даме безопасно, он пойдет смотреть на звезды и если что ЭСМЕРАЛЬДА пусть его позовет. ЭСМЕРАЛЬДА лениво помахивая факелом, напоминает КВАЗИМОДО чтобы тот, коли увидит ФЕБА непременно ему передал что цыганка его ждет. На этой фразе ЭСМЕРАЛЬДА втыкает факел в борт тележки, выкатывает КВАЗИМОДО на авансцену и уходит вглубь сцены куда –то под ГОРГУЛЬЮ с факелами.
КВАЗИМОДО вопрошает зал почему цыганка любит не его и страдает по этому поводу, заодно жалуясь на свою горькую судьбу. В середине его арии внезапно включается свет и становится видно спокойно курящую в глубине сцены ЭСМЕРАЛЬДУ. Мат режиссера, цыганка поспешно выкидывает окурок в будку суфлера, выдыхает дым в сторону и улыбается залу ослепительной улыбкой. Зал радостно хлопает. Увозят тележку с КВАЗИМОДО, на авансцену выходит ЭСМЕРАЛЬДА сообщает залу о том, как хорошо жить, любить и быть свободной. ГОРГУЛЬЯ улетает вместе с факелами.
Выбегает ДВОР ЧУДЕС из одних кулис и мужской кордебалет из других. Выходят ФЕБ и ФРОЛЛО. Мужской кордебалет пытается грозно танцевать, изображая солдат, ДВОР ЧУДЕС скептически на это дело смотрит. ФРОЛЛО командует «на штурм!», реплика из-за зала «а я тебе говорил, что он не мистик!», ФЕБ поспешно поддерживает команду ФРОЛЛО, посылая солдат выгнать оборванцев из Нотр-Дама. Происходит столкновение ДВОРА ЧУДЕС и мужского кордебалета. Звуки ударов, выстрелы в воздух, стремительно вылетающий из-за кулис КЛОПЕН, грозно сверкающий глазами. ДВОР ЧУДЕС прекращает избивать мужской кордебалет. Мужской кордебалет стоически поднимается с пола и начинает танцевать избиение ДВОРА ЧУДЕС. КЛОПЕН поет арию на фоне этого безобразия, допев арию, оглядывается, понимает, что весь кордебалет занят и самостоятельно падает лицом вниз на сцену. К нему подбегает ЭСМЕРАЛЬДА, кратко поясняет залу, что КЛОПЕНА убили солдаты, так же кратко убивается по этому поводу, поднимается, отвешивает пинка «солдату» и продолжает петь арию КЛОПЕНА.
ФРОЛЛО и ФЕБ переглядываются. ФРОЛЛО начинает теснить ДВОР ЧУДЕС вглубь сцены, ФЕБ сосредоточенно смотрит. Залу становится не по себе, опытный чабан ФРОЛЛО таки сгоняет оборванцев в кучу и ФЕБ посылает их за сцену. ДВОР ЧУДЕС уходит, подгоняемый ФРОЛЛО и ФЕБОМ, ЭСМЕРАЛЬДА мрачно смотрит на тело КЛОПЕНА, горестно склоняется над ним. Мужской кордебалет, вместо того, чтобы увести ЭСМЕРАЛЬДУ и убрать тело, разбегается со сцены. Скорбный мат режиссера, задумчивое хмыканье дирижера. Из оркестровой ямы выбирается духовая секция и, угрожая ЭСМЕРАЛЬДЕ тромбоном и гобоем, ведет в угол сцены. Прима кордебалета стыдливо утаскивает за кулисы тело КЛОПЕНА.
Свет дают на верхотуру декорации с колоколами, где стоит печальный ФРОЛЛО и окончательно скрюченный КВАЗИМОДО. В глубине сцены дают алую подсветку на виселицу, у подножия ее замерла в почетном карауле духовая секция. На виселицу втаскивают ЭСМЕРАЛЬДУ.
КВАЗИМОДО вяло интересуется у ФРОЛЛО доводилось ли тому любить и ревновать, ФРОЛЛО мрачно сообщает КВАЗИМОДО что доводилось, и именно поэтому ЭСМЕРАЛЬДУ сейчас вешают. КВАЗИМОДО подбирается поближе к ФРОЛЛО и робко толкает того вниз с декорации. ФРОЛЛО, не отрывающий взгляда от процедуры накидывания петли на шею цыганки, небрежно отмахивается крылом. Свист тела в воздухе, падение КВАЗИМОДО на сцену, треск досок, падение КВАЗИМОДО под сцену, радостное «гы-гы» духовой секции, смущенный взгляд ФРОЛЛО, невероятно проникновенный мат режиссера и ученицы режиссера, аплодисменты в зале, общая задумчивость на сцене.
Экспромт ЭСМЕРАЛЬДЫ из петли насчет того, что лучше смерть, чем любовь насильно, духовая секция приходит в чувство и все –таки вешает ЭСМЕРАЛЬДУ. С вершины декорации сигает ФРОЛЛО, мягко планирует на сцену, вынимает тело ЭСМЕРАЛЬДЫ из петли и поет проникновенную арию о том, что много лет спустя найдут два переплетенных скелета под стенами Нотр-Дама, их обвенчала смерть и о любви, которая сильнее смерти. Всхлипывания вперемешку с аплодисментами из зала, удивленно стихающий мат режиссера, свет софитов на вдохновенного ФРОЛЛО, в этот момент с актера падает морок. ГОРГУЛЬЯ не теряется и укрывает тело ЭСМЕРАЛЬДЫ крыльями, ввернув фразу о том, что даже химеры Нотр-Дама убиваются по прекрасной цыганке. Свет гаснет, опускается занавес.
Сначала робкие, но стремительно перерастающие в овацию аплодисменты поднимающегося с мест зала, одобрительный свист под завершающий пассаж оркестра, выстрелы в воздух, топот ногами. Свет включают, на фоне закрытого занавеса начинается выход, выполз и выпрыг на поклон, режиссер докуривает запасы трехлепесткового, на сцену несут многолепестковое и кидают цветочки просто так.

запись создана: 14.11.2008 в 00:39

@темы: Смешное, фанфик, Творчество, Панкеева

---

я плакал)

КРАТКИЙ КУЛУАРНЫЙ СЛОВАРЬ ПЕРСОНАЖНОЙ ТЕРМИНОЛОГИИ УЧЕБНОГО ЦЕНТРА ИНСТИТУТА КНИГИ

Вспомогательные котики - второстепенные персонажи, которых автору очень жалко, потому что им скоро подыхать.
Муму - барышня, которую автор любит обессловесить для пущего подчеркивания ее неземной сущности: "...одними глазами прокричала", "...выдала себя воплем трепещущих пальцев" и т.д.
Дрочилово для девочек - гипермаскулинный, сверхинтеллектуальный, мегазамкнутый, невыносимо сложный, совершенно бесстрашный, с тщательно скрываемой страшной тайной прошлого дважды разведенный миллионер лет тридцати восьми.
Дрочилово для мальчиков - персонаж женского пола.
Николенька - русский интеллигент, духовный и страдающий .
Ребенок Розмари - детский персонаж, которого автор описывает как исчадие ада (и сам, кажется, боится).
Пиздобудда - велеречивый гуру, устами которого автор произносит длинные философские монологи.
Существо с ебалом - персонаж, нетривиальные черты лица которого автор особо любит описывать: "...побелел своим красивым, мужским лицом", "...на его лице с чувственными бровями шелохнулись дикие, но элегантные усы" и т.д.
Данко - либеральный журналист.
Стойкий Оловянный МНС - советский интеллигент с низкой зарплатой и твердыми принципами.
Приблудный боцман - персонаж, который в повествовании нахер не нужен, но зато подает реплики и живет телесным низом.
Теплая сися - материнский, опекающий других героев женский персонаж.
Муся Коган - женский персонаж с героическими порывами.
Инфернальный свиноёб - персонаж, которого автор делает ответственным за все мировое зло.
Урод с цветами - положительный мужской персонаж, полный романтических побуждений.
Урод с гандоном - положительный мужской персонаж, полный эротических побуждений.
Урод с мыслёй - положительный мужской персонаж, полный интеллектуальных побуждений.
Анжелика Пыпкина - гламурная девушка из низов.
Одноклассник - менеджер младшего звена.
Тёлочка - нормальный женский персонаж, живой и обаятельный. В русской литературе не встречается.
Егорка - представитель русского народа, каким он является воображению автора.
Нервный суслик - тревожный персонаж, легко впадающий в истерику.
Суслик кучерявый - затейливый, остроумный, эмоциональный, всеми любимый персонаж, которым автор очень хотел бы быть.
Дзе - представитель национального меньшинства, используемый автором для пущего комизма. Также: говорящая собачка, говорящий кактус и т.п.
Эрофюрер - представитель власти, которого автор любит.
Говнофюрер - представитель власти, которого автор не любит.
Чапаев - утопленник, морской Царь, крупная говорящая рыба и т.п.
Вася на подсосе - персонаж, которого автор использует, чтобы как-нибудь стимулировать к деятельности других утомленных персонажей.
Гроб повапленный - персонаж, в которого автор вложил много красивостей безо всякой пользы для повествования.
Персонаж типа Гаврилова - персонаж типа директора Института книги А.Ф. Гаврилова.


PS: Спасибо всем друзьям Учебного центра Института книги, участвовавшим в уточнении терминов и составлении словаря. Приносим свои извинения директору Института книги А.Ф. Гаврилову.

(с) ucheba-book.livejournal.com/13746.html

@темы: Смешное, Книги

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Так пиздато на полигон я еще не заезжал ни разу. Ночь. Ебеня. Темно. Ни одной души, ни одного фонаря, ни одной машины, кроме нашей. Плюс с трассы снят асфальт. Кругом пейзажи - то ли я в СТАЛКЕРе, то ли я Сайлент Хилле. Я понял, как должен чувствовать себя светящийся гондон глубоко в жопе. Вот именно так. В свете фар видно только жалкие несколько метров перехреначенной дороги, а дорогу можно опознать только по обочине. Экстрима за два часа добиралова было больше чем за игру. Регулярно задаваемый водителем философский вопрос "А где дорога то?". Колбаса на заднем сиденье под немцев и Тоторо.
Плюс, разумеется, багажник. "Что это?!!! - Это? Все...". Короче, отлично съездили.
Про саму игру. Пришел, увидел, победил. По ходу, мы малость промахнулись с уровнем игры, в результате чего нам было скучно, а игрокам с нами неприкольно. Просто потому, что мы привыкли играть по другому и в другое) Сидеть на стуле ровно всю ночь и рассуждать о высоком немного не наш профиль.
Обратно ехали по той же конспирации (синоним жопы) но уже на рассвете. А Приморское то шоссе то перекрыто! А опаньки! В результате покатались кругами, разыскивая въезд на окружную, и таки через Бугры доехали до дома.
Ах да, чуть не забыл! Мы видели те самые шикарные звезды над Березкой! Огромные и близкие. И саму Березку. И только утренний кикоз не дал нам заехать вовнутрь и возложить цветочков к сему памятнику отличной игры.
Но в результате всех действий я проспал пати. Никто меня не разбудил, никто не позвонил, а будильник я не услышал. И в итоге никого из приехавших я в этот раз не застану( Вот это плохо.

@темы: РИ, Впечатления

---

Фэндом: Final Fantasy VII - Crisis Core
Название: Хроники вутайской войны
Автор: Naertu
Жанр: юмор
Рейтинг: NC-17 (за мат, не за секс)
Статус: закончен
Размещение: спросить автора
Отказ от прав: сюжет мой, персонажи Square Enix, коммерческой выгоды не извлекаю.

part I

-Пальма, Пальма, я Кактус. Суки, заебись позывные. Пальма! Пальма, блядь, я Кактус. Кактус. Мать его. Пальма, ответь Кактусу. Кактус тебя хочет, Пальма. Пальма, милая, ты чувствуешь, как тебя хочет Кактус? Как он тянет к тебе свои шипики, или что там у него.
-Колючки.
-Спасибо. Пальма! Суки, да проснитесь же вы там! Пальма, я Кактус, ебись оно все через коленку. Кактус вышел на связь. Пальма, прием. Я Кактус. Я – Кактус, суки, Пальма, ответь. Пальма. Нет, все, я больше не могу…
Господин Рапсодос всегда умел поразить аудиторию неординарным подходом к любому процессу. То он, приняв изящную позу, цитировал очередную строфу из обожаемой поэмы, в то время как отряд сосредоточенно рыл окоп. То, изъясняясь высоким штилем, доносил до младшего офицерского состава кто были их родители, и почему аборт на ранних стадиях в их случае был лучшим выходом из ситуации. Вот сейчас загибал в эфир тройным загибом позывные. Строго на данный момент означенный господин отшвырнул в угол палатки рацию, отчаявшись выйти на связь с соседней базой и ожесточенно взлохматил волосы. Учитывая тот факт, что подразделение не вылезало из полевых условий уже вторую неделю, а вутайские джунгли с их постоянными дождями и грязью не были образцом чистоты и комфорта, прической Дженезис напоминал дикобраза.
-Сеф, ты у нас умный. Талантливый. Гениальный. Ответь мне на один вопрос, - вкрадчиво начал рыжий.
Серебряный генерал, гордость и слава Шин-ры сидел –по турецки, согнувшись над тактическими картами. Облаченный в хаки, с волосами, заплетенными в косу и убранными – частично, так как весь массив не влезал - под перевернутую козырьком назад армейскую кепку, Сефирот как-то мало ассоциировался с собственными парадными портретами. Да и не он один. Джунгли и отличный внешний вид несовместимы, солджерская униформа проиграла хаки после первой же вылазки, а москиты послужили последней каплей и открытым участкам тела было сказано жесткое «нет».
-Я тебя слушаю.
-Шин-ра – мощная, стремительно развивающаяся корпорация. Прекрасно финансирует войну с Вутаем в целом и нас в частности. Так?
-Так.
–Тогда почему мы, элитное подразделение, сидим в палатках в глухом тылу, снабжение отсутствует как класс, горячая вода стала легендой, а вместо нормальной связи у нас этот, - рыжий обличающим жестом ткнул в рацию, - антиквариат, оставшийся со времен Сетра?
-Режим повышенной секретности.
Дженезис презрительно искривил губы.
-Да-а… Нас под слоем грязи от аборигенов не отличить, глядя на убогий лагерь о том, что мы элита не догадается никто. Но древние рации то зачем?
Сефирот пожал плечами. Его такие мелочи не волновали. Работает – и ладно.
Дженезис вздохнул и посмотрел на прибитые к стенке палатке наручные часы. Двенадцать ноль пять.
-Не нравится мне то, что они молчат, - хмуро сказал он. - Время сеанса. Особого распиздяйства за Восток-2 замечено не было, так что для невыхода на связь должна быть уважительная причина.
-Что ты предлагаешь?
-Через полчаса я еще раз попытаюсь с ними связаться, но если они опять промолчат – надо будет вылетать проверять.
-Выезжать ты хотел сказать, - генерал бережно отложил одну карту, закончив наносить на нее пометки и взял другую.
-А вертолет?
-Отставить вертолет. Мы не для того тут сидим, чтобы вот так запросто выдать себя противнику.
-И как?
-На чокобо. А потом пешком. А потом ползком. Мордой в грязь. Как обычно.
-Пусть тогда Анджил проверяет. Мордой в грязь – это к нему. Кстати где он?
-Копает ямку.
-Что, прости?
-Ямку копает. Слушай, сходи сам посмотри? У меня работа. И передай ему заодно, чтобы зашел, как закончит. Он мне нужен.
-Конечно, ваше драгоценное превосходительство, непревзойденный генерал Сефирот, – яда в голосе Дженезиса хватило бы на сотню –другую гадюк. – Больше ничего не изволите приказать?
-Пока нет, - спокойно откликнулся тот и, невозмутимо скатав тактическую карту в трубочку, прихлопнул москита, приземлившегося на импровизированный стол.
Дженезис фыркнул и покинул палатку, игравшую роль штаба и апартаментов командования одновременно. Хмуро обозрел окрестности.
По лагерю наблюдалось бессистемное и хаотическое брожение отряда. Неуставное, между прочим. Такое падение дисциплины указывало на то, что Анджил в лагере отсутствует и искать его следует где-то в джунглях.
Искомый объект обнаружился в пятнадцати метрах от лагеря. Солджер действительно копал ямку. Саперная лопатка так и мелькала, и ямка быстро превращалась в траншею.
-Ты что делаешь? – полюбопытствовал Дженезис, созерцая затылок товарища, закопавшегося в ямку уже по плечи.
-Рою могилу, - последовал невозмутимый ответ. Дженезис сделал шаг назад и оглянулся на лагерь. – Кому?
-Мечте.
Вот так оно и приходит – безумие. Деградация. Посидел две недели в непросыхающих джунглях, и все – готов. Мечты хоронит. В буквальном смысле. Зная Анджила, рядом должна была появиться могила для Чести Солдата.
-Анджил… ну зачем ты так? – мягко, как и полагалось говорить с душевнобольными, осведомился Дженезис. – Это все скоро закончится, мы выберемся из проклятых джунглей. Все будет хорошо. Отложи лопатку.
-А хоронить ее кто будет? – непонимающе отозвался солджер из ямки.
-Зачем хоронить? Мечта бессмертна, ты не убьешь ее так легко, - Дженезис встал в красивую позу на краю траншеи. - «Мы по волнам мечты, сквозь юности рассвет плывем. Мы поплывем вперед, пусть даже мир от нас весь отвернется»….
Анджил воткнул лопатку в землю, выпрямился и обеспокоенно посмотрел на вдохновенно цитирующего поэму друга.
-Джен… давай ты отдохнешь, а? – прервав его монолог, не терпящим возражений тоном порекомендовал Анджил.
-Я то тут причем? – недовольно откликнулся Дженезис. - Ты же мечту хоронишь, не я!
-Ну да. Моя была – мне и хоронить. Но если она воскреснет, то я ее сам убью повторно. Разрежу на куски и сожгу к хренам. Чтобы без рецидивов, - невозмутимо сказал Анджил и продолжил копать. – А ты иди, отдохни. Не нравится мне твое состояние.
Терпение и человеколюбие Дженезиса себя исчерпали. Он ими никогда и не отличался, в общем-то.
-Анджил! Какого хрена? Зачем мечте могила? Она нематериальна.
-Нематериальна?! – возмущенно донеслось из ямки. - А ездил я по – твоему на чем, на призраке прабабки?
-В смысле ездил? - непонимающе.
-В прямом! Ездил верхом, - Анджил для наглядности изобразил означенный процесс, галопом пропрыгав по ямке, зажав лопатку между ног. – Верхом, понимаешь?
-На мечте? – очень тихо спросил Дженезис, начиная сомневаться – кто из них двоих тут сходит с ума.
-На Мечте. Мечта. Чокобо. Звали так ее. Желтая такая, с белым пером на макушке и клювом, - для еще большей достоверности Анджил изобразил и это. - И я не понимаю, почему я собственного дохлого чокобо не могу закопать спокойно. И почему ты говоришь, что она может воскреснуть? Не мутант, вроде…
-Анджил, ты это… копай дальше спокойно, - нежно улыбнулся Дженезис. - А я и правда – отдохну пойду. Неважно себя чувствую.
-Оно заметно... - Анджил пожал плечами и продолжил раскопки.
-Сеф просил тебя зайти, как закончишь… - безмятежно глядя в небо, сообщил рыжий и направился обратно в лагерь. Массовое помешательство откладывалось на неопределенный срок. Оставался открытым вопрос с молчащими соседями, но самым главным все было в порядке. Никто с ума не сошел. Пока, по крайней мере.

part II

(Авторское примечание: принятые шифры "статус 200й" - мертвый, "статус 300й" - тяжелораненный)

-А за споры с командованием относительно высокохудожественности и высокоморальности вашей души вы, рядовой Хамедзима, будете копать высокохудожественную и высокоморальную ямку. От вон той пальмы и до той. Глубиной в полтора метра.
-Так точно, - уныло отозвался поименованный рядовой. – Разрешите выполнять?
-Разрешаю, - благосклонно склонил голову Дженезис и повернулся к строю. – У кого еще нежная душа что-то не позволяет?
Единодушное рвение и готовность хоть куда и хоть с чем озарила лица стоящих в строю. Общий восторженный патриотизм картины несколько портил непрекращающийся дождь.
-Вольно. Разойтись.
Сефирот, пронаблюдавший данное действие, поинтересовался у вернувшегося к командирской палатке Дженезиса:
-За что ты его так? – кивнув в сторону печально копающего ямку рядового.
Дженезис возвел очи к небу:
-За тонкую натуру. Ему, видите ли, мокро. Он, видите ли, жрать походную кухню не может. У него, видите ли, нервы. А то что я, генерал-лейтенант сижу тут вместе с ним, мне тоже мокро, холодно, пакостно – его не вдохновляет. То, что второй генерал-лейтенант жрет наравне со всеми эту баланду, ему не довод. То, что с ним в этих ебаных джунглях сидит целый генерал армии - в твоем лице - для него не стимул.
Сефирот приподнял бровь куда-то под кепку, на этот раз развернутую козырьком вперед.
-Думать о себе, как о стимуле, мне пока не доводилось.
Рыжий прибил очередного москита-камикадзе, выбравшего в качестве посадочной площадки трехзвездные погоны и хмыкнул:
-Ямка – тоже стимул. Но ты – куда более патриотичен и эстетичен. Тревожно мне как-то, - меняя тему с непосредственностью школьницы. – Анджи, конечно, с собой взял пять человек, но если Восток-2 накрыли вутайцы, то…
-То Анджил и пять человек разведают обстановку и вернутся, - ровный тон и железобетонная уверенность в голосе генерала действовали как порция успокоительного. Дженезис вздохнул. Мрачно посмотрел на небо, не прекращающее извергать потоки воды. Передернул плечами.
-Когда он обещал вернуться?
-Завтра утром при любом раскладе. Если рация в порядке, то он свяжется с нами, как только доберется до места.
Дженезис вздохнул еще раз и обвел взглядом лагерь. Настроение у него ухудшалось с каждой секундой, вероятно подчиненные это чувствовали, потому как утреннего бардака не наблюдалось. Копать ямки и огребать наряды вне очереди не хотелось никому.
Вечер до отбоя и два часа после отбоя прошли спокойно. А вот в полночь…
Ровно в полночь, в командирской палатке ожила рация, разбудив непосредственно спящее командование. Похрипев и посипев пару минут, рация выродила в эфир искаженный до неузнаваемости голос, который произнес:
-Кактус, я Облако, прием. Кактус, Кактус, я Облако. Прием.
Сефирот, успевший принять вертикальное положение, не покидая спальника, вопросительно изогнул бровь. Позывные «Облако» он в первый раз слышал.
Дженезис, который проснулся хорошо если наполовину, но которому к рации было ближе, протянул руку и хрипло ответил:
-Кактус принял.
-И ты принял?! - горестно возопила рация.
-Кхм… - рыжий сел, потер виски и сконцентрировался. - Облако, Кактус на связи. Что у вас? Прием.
-Кактус, Пальма-1, Пальма-2 и Пальма-3 - четырехсотые. Как понял меня, Кактус?
-Кактус вообще не понял. Облако, повтори.
Дженезис скосил взгляд в сторону стремительно покидающего спальник Сефирота и вполголоса пояснил:
-Сеф, Анджи говорит, что база Восток-2 четырехсотая вся - от рядовых до командиров. Что такое статус двухсотый и трехсотый я знаю. Но четырехсотый?!
-Дай-ка я поговорю, - генерал одел наушники и профилактически постучал по аппарату. - Облако, я Сугроб. Кактус не понял. Я тоже. Что с Пальмой? Прием.
-Сугроб, гы-гы, мхм.. кхм.. так. Сугроб, Пальмы один, два и три - четырехсотые. Понял? Прием.
-Облако, что значит четырехсотые?
-Сугроб, пьяны. Мертвецки пьяны. Все Пальмы. Какие будут распоряжения?
-Через десять минут сеанс. Скажу. Понял меня, Облако?
-Сугроб, вас понял. Отбой.
Тишина. Сефирот медленно снял с головы наушники и повернулся к Дженезису.
-На базе Восток-2 все пьяны, - спокойно сообщил он. – Мертвецки, по словам Анджила. Все без исключения. Статус «четырехсотый» именно это и означал. Полагаю, он его выдумал и рассчитывал, что мы догадаемся.
Дженезис рухнул обратно в горизонтальное положение и прикрыл ладонями глаза:
-Выдумщик, а, мать его. Я вообще не понимаю на кой нам эти идиотские позывные, на зашифрованной частоте тем более. Сугроб, епт… Почему сугроб то?
Сефирот пожал плечами:
-Ничем не хуже чем Облако и Кактус.
-Но Кактус, Пальма, Кочка и Дупло – присвоенные позывные! А Облако Анджи себе сам придумал, как ты сейчас Сугроб. При таком раскладе я хочу быть Фениксом.
-Отлично. Дупло вызывает Феникса. Лучше не надо, Джен. Не у всех мои стальные нервы. А истерический хохот в эфире – дополнительные помехи.
-Сарказм неуместен, - криво улыбнулся рыжий. - Кочка вызывает Сугроб - тоже, знаешь ли... Что будем делать с Востоком-2?
Невозмутимый генерал спокойно посмотрел на часы.
-Прикажу приводить в себя. Под лозунгом: "кто не придет в себя - из четырехсотого станет двухсотым".
-Я воображаю себе, как оно сейчас Анджилу.. - задумчиво протянул Дженезис. - Проехать на чокобо огромное расстояние, ползком по грязи пробраться через вутайцев - только ради того, чтобы найти пьяных в жопу солджеров... Проза жизни, несправедливость бытия. Твой приказ он будет исполнять с радостью, я уверен.

В это же время на базе Восток-2.

Анджил орал. Матерно, долго, громко и со вкусом. Пять человек сопровождения отливали «четырехсотых» болотной водичкой. По приходящим в себя весело ползали червячки, почерпнутые вместе с водичкой и расползалась тина.
Население базы под воздействием этих мощных факторов медленно приходило в кондицию:
-Мама дорогая… кто так орет-то?
-Командование прибыло, едрить его налево…
-Худо мне…
-Спирт прячьте!!! Оставшийся!
-Поздно спохватился. Командование его уже утопило.
-Где?!
-В болоте вроде.
-Пиздец. Ладно, щас там будут нажратые монстры… А когда они попрут на нас с бодунища?
-Мда… Надо было хоть сказать, что там не мирно, на болоте то…
-Скажешь такому, как же… Да, да, так точно, заткнулись, встали, побежали.
-Блевать налево по ходу движения!
-Хорошо хоть угол падения жидкости не задали…
Анджил орал – уже в профилактических целях, потому как население лагеря, более всего напоминающее статистов из «Ночи живых мертвецов» уже бодро бегало положенные круги вокруг базы.
Со стороны болота доносилось бульканье в терцию. Утопленные в болоте двадцать литров спирта давали о себе знать.

запись создана: 18.09.2008 в 13:00

@темы: Смешное, Crisis Core, фанфик, Творчество, "FF7"

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра