"Шорохи"

[naertu]

Отчет от игрока


Отличная была игра. В особенности на высоте был антураж. Таких реально страшных монстров видел второй раз в жизни. Когда не напоминаешь себе, "чувак, давай, бойся. мастера старались, это монстр, это страшно", а реально боишься - когда из темноты на мертвенно-белый свет выступает _это_.
Жена доктора была прекрасна. Очень сильно отдавало Японией - табуретки эти на ногах, длинные рукава, которыми она кокетливо закрывала лицо, веер. Мертвая гейша-убийца, реально в духе японских хорроров и вообще красиво. И необычно, вот еще что. По крайней мере в Англии я не ожидал встретить в доме с привидениями призрак в японском стиле.
Сам доктор с пристегнутой трубочкой искуственного дыхания, перчатках и окровавленном халате. Вообще, очень цельные образы, ничего лишнего, все в одном ключе.
Квестовая часть прошла мимо меня. Я в начале пытался заняться квестом, потом понял, что моему персонажу это не свойственно и отвалил, сгрузив сие бремя на брата. В целом, старался быть в курсе событий - кто кого зачем, что происходит и куда движется, вложил свои скромные пять центов в общий мозговой штурм, но основательно в квест так и не вступил.
Поиграл в игрушку, которую видел в детстве в "Форт Байард". Но, сцуко, мое детство было слишком давно, чтобы я помнил правила, поэтому я свою партию доблестно слил и попрощался с одним из пяти чувств. Обоняние, конечно, важная штука, но все остальные дороже)
Момент, который по сюжету не понравился - в лабораторию набились все, потому что это единственное место, куда не может зайти гейша-убийца. В лаборатории добрый доктор Айубил распыляет яд. Отравлены все 12 человек. А вакцина есть только на трех. То есть вообще только на трех, ее нельзя сделать еще. То есть 9 из 12ти гарантированно трупы. Вот это не порадовало. Я предпочитаю если уж смерти, то когда персонажи валят друг друга по игровым мотивам, а не от рук мастерского бота. Но это, в принципе, единственный минус.
Во время крайне трагической сцены - у меня на руках умирает брат, родной, единственный, с которым мы всегда были вместе - очень не порадовали окружающие. Как метко сказала Селена "не можешь ничем помочь - лучше свали от греха подальше". В принципе верно. Раздражает - трагедия, эмоциональный накал - а над ухом хиханьки.
Что сгубило Энджела и Мортимера, кроме двух пуль из моего пистолета? Неуважительное отношение к смерти и неумение сориентироваться в ситуации - человек, потенциально опасный, потерял брата и на этом фоне находится в состоянии аффекта. Он способен сейчас на что угодно. Не нужно его провоцировать, это приведет к трагедии.
Ну и привело. Не припомню, кстати, другой игры, на которой я бы был так убит горем и реально плакал.
Потерял брата. Замочил двоих. Выжил. Обзавелся кучей бабла. Отлично поиграл)


Отчет от персонажа


На кой хрен, Господи, сдался нам этот миллион долларов?
На кой хрен, Господи, сдались теперь мне эти миллионы долларов?
Я могу сжечь их или подтереться ими. Или и то, и то, и при желании одновременно. Или все-таки собраться и дать себе, жалкой половине человека, пинка под зад. Потому что еще очень много чего надо сделать. Да, теперь одному. Но – надо сделать.
Надо добраться до тех, кто устроил эту игру. До тех ублюдков, которые жрали попкорн и дрочили на монитор, который бесстрастно показывал, как умирали живые люди.
Надо позаботиться о дочке Вирджинии. Ее мама умерла за то, чтобы девочка получила образование. И девочка его получит.
Надо перечислить денег детским приютам той церкви, где служил мессы отец Валентин. Он тоже за это умер.
Надо сделать брату гробницу как у фараона. И меня не волнует, как именно похоронные агенты будут ее делать.
Дел много, сопли жевать некогда. Шанита, давай договоримся миром и ты мне поможешь. Ведь у тебя такие говорящие карты, а ты такая смелая. Помоги мне. И я доберусь до тех уродов, которые все это затеяли.

Мы не подписывались на то, чтобы убивать людей ради денег. Мы убивали преступников. Без жалости и милосердия, ибо они им тоже были незнакомы.
Человек взорвал школу. Погибли дети. Много детей. Человека поймали, судили и отпустили за недостаточностью улик. Он откупился. Но это неважно. Мы нашли его и убили.
Человек продавал наркотики, его взяли с двадцатью килограммами героина и отпустили под залог. Мы нашли его и убили.
От закона можно было откупиться, хороший адвокат найдет способ помочь своему клиенту и клиент снова будет убивать. От нас откупиться было нельзя.
Господь указал нам путь, назначил на эту грязную, дерьмовую работу – уничтожать злое, чтобы доброе могло дышать. Вот такая вот хреновая работенка, но что поделать, кто-то должен был ее делать. И это были мы.
Переезжая из города в город, из штата в штат, проявляя чудеса изобретательности, чтобы достать оружие и не сесть самим, всегда вместе, всегда рядом.
Мы убивали плохих людей. И мир становился немножечко лучше.
Но и нам нужны деньги. Патроны, оружие, бензин нынче дороги. Игра – прекрасный выход. О, как мы усмехались, понимающе переглядываясь – подумаешь, пережить ночь в доме с призраками. Фигня какая, для нас то, выбиравшихся из такой глубокой жопы, которая нормальным людям и не снилась.
Господи, на все твоя воля, но почему ж ты мне молнией по башке не долбанул в тот момент, когда я сказал «окей, мы поедем на эту игру?».

Призраки? Реалити-шоу? Миллион баксов на кармане, а если прибьешь ближнего своего - так получишь еще больше?
Мы переглядываемся.
А идите вы в жопу, господа устроители.
Убивать ради денег мы не будем. А на призраков посмотрим – что тут за сказки…

Сказки? Сказки?! Ни хрена, Элли, ты не в Канзасе. Ни хера это не сказки. Это, мать ее, самая что ни на есть реальная реальность, а не сказки. Призраки оказались так же материальны, как мы сами. По крайней мере один из них, с которым я едва ли не обнялся страстно в дверях. Сходил блин, покурить… Спасибо брату – оттащил. То ли меня, то ли образину эту жуткую – но из тесных объятий нас разлучили, а это было главное.
Кажется, потом я курил и минуты две говорил исключительно «блять! Ну нихуя себе! Какая херь! Мать ее!» в разных вариациях. Нет, у меня крепкие нервы. Нет, я много чего видел. Но когда человек с содранной кожей двигается, говорит и едва ли не берет тебя за яйца – то это, знаете ли, в новинку.

Сыграй со мной – и я играю с трупом врача. Криво ухмыляюсь – ну надо же, я играю с трупом. Ебануться. С трупом. Играю. Играю и проигрываю, впрочем, хрен с ним, с обонянием. Мертвец безразлично улыбается и пространство вокруг меня меняется.
Я не чувствую запахов. Ну и ладно. Брат кипит от негодования, я понимаю, он переживал – куда это я делся. Я усмехаюсь. Мне больше не страшно. Даже когда входит жена доктора, Вивиьен – самый опасный из всех призраков, чье прикосновение рождает дикую боль или смерть – уже не страшно.
Святой отец читает молитву, мы с братом хрипло вторим ему «Отче наш».
Адски болит плечо, которое задел призрак.
Но не страшно. Спокойно. Надо выбраться отсюда. Надо выжить.
Курим. Материмся. Только иногда пробирает веселая жуть – как в кино, когда камера «вид из глаз» падает с огромной высоты.

Кто-то беседует с призраком, крутит спиритическую доску, кто-то разбирается с вакцинами. А я сторожу спину брата. Он занимается тем же самым.
Мало ли что.
Мало ли кто.
А потом – резкий запах аммиака, а безликий медицинский текст складывается в ровные строчки, которые означают, что все отравлены и все умрут.
Мы переглядываемся. Текст читается еще и еще раз. Нет, про летальный исход вроде не точно сказано – ведь нам так хочется верить, что мы вдохнули пусть дрянь, но не смертельный яд.
Так нелепо погибнуть от яда? Ну нет.
И на какое-то время мы забываем об этом.

Ровно на четыре часа, до тех пор пока яд не начинает действовать. Мышечные спазмы, боль в груди, дышать все сложнее. Я обнимаю брата за плечи, он делает тоже самое и вот так, подпирая друг друга, чтобы не свалиться мы отправляемся на поиски вакцины.
Много раз видели смерть вплотную, она дышала нам в лицо пороховым дымом и щурила черные глаза. Она была стремительна и жестока, проста и ясна как выстрел.
Мы забираем два последних шприца и смотрим друг на друга. У смерти стальная хватка, она сжимается на горле и все труднее дышать.
-В одном- хер знает что. В другом – вакцина. Рискнем?
-Рискнем.
-Тебе какой больше нравится?
-Вот этот.
Раз-два-три, погнали!
Вверх по вене и уповать на Господа, который всегда хранил своих святых. Берег от шальной пули, направлял и наставлял.
Что было в одном из шприцов? Яд, морфий, виагра, вакцина, хренова святая вода?
Что угодно. В одном из шприцов – все что угодно.
Весь мир сузился до кончика иглы, ее хищного стального блеска. Мы собрали все что у нас было, я поставил на черное, а брат на красное и крупье раскрутил рулетку.
Ва-банк.
Есть всего пара секунд у нас двоих, когда мы еще стоим рядом на тонкой нитке над пропастью и держимся за руки. Смотрим друг на друга.
И брату выпадает зеро.
И нитка рвется.
И он обнимает меня за плечи, начиная медленно опускаться на пол, ноги его не держат.
Вместе с ним умирает весь мир.
Весь мой мир.
Я сижу на полу, прижимаю его голову к своей груди, укачиваю как маленького ребенка, словно в далеком прошлом, шепчу ему, что все будет хорошо.
Кто-нибудь! Помогите мне. Господи, спаси его! Кто-нибудь! Да к черту, все что угодно, только спасите его! Ну пожалуйста, пожалуйста, я никогда никого ни о чем не просил, но сейчас я умоляю – спасите его. Все что хотите отдам, все что хотите сделаю, только пусть он живет, пожалуйста, пожалуйста!
В глазах призрака мелькает сострадание или мне кажется. «Больше нет вакцины. Я не успел сделать еще» - говорит мертвый доктор.
«Я поищу» говорит мертвая Тара и брови ее горестно вздернуты.
«У хирурга была еще одна» уверенно сообщает Ник.
Я мечусь из стороны в сторону, прося и умоляя, и люди отводят взгляд. Потому что понимают – ничего не сделать.
Ничем не помочь.

-Я ее потратил. Это был мой выбор, - с легкой улыбкой сообщает хирург. Словно я спросил у него сигаретку. –На него, - кивок на Мортимера.
Мортимер улыбается.
Они оба улыбаются. Там умирает Кевин, а они курят и улыбаются. Смеются.
Хирург распорядился кому жить, а кому умереть. Действительно, это его выбор.
«Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь»
Два патрона, два выстрела, две смерти.
А это – мой выбор.
Я возвращаюсь обратно. Ну вот, малыш, они больше не засмеются над смертью. Снова обнимаю, устраиваю голову брата на сгибе локтя, снова прижимаю к груди.
Мне последний раз в жизни станет страшно как в детстве, когда я пойму, что такое безнадежность.
Это видеть как умирает твой брат и не суметь сделать ничего. Это знать, что ему остаются минуты и не суметь отбить его у смерти. Это понимать, что больше никогда не будет «мы», а останется только «я».
Горе. Отчаяние. Слова. Они ничего не значат.
-Ты меня сожги, а прах…значит половину над Дублином развей… а половину в гробницу. Хочу чтоб у меня была гробница как у фараона… - даже умирая, держится, не сдается, тон почти веселый.
-Конечно, малыш… – шепчу я, глотая слезы.
Звенящая ужасающая пустота в голове, когда его сердце перестает биться.
Меня осталась половина.
-Что ты натворил, Аллен?! – кажется, это спрашивает святой отец.
Тише, отче.
Я поворачиваюсь к нему, прижимая палец к губам.
Тише, отче. Мой брат спит. Не трожь нас и не шуми тут.
Чш-ш-ш…. спи, малыш, он тебя не потревожит…

Эй, Тара, как это быть мертвой?
Джина, рассказать, почему я убил их?
Святой отец! Примите исповедь…
Я буду много говорить. С призраками и на исповеди. Спокойно и захлебываясь слезами.
Господи.
На все твоя воля.
И раз остался в живых я – значит, ты так того пожелал.
Отец Валентин читает молитву, провожая призраков. И они уходят, один за другим, уходит Кевин, мы в последний раз переглядываемся.
Да, все будет хорошо, я обещаю.
Святой отец, не бойся, я дочитаю твою молитву. Громко и четко, так, чтобы Господь точно услышал.
Он всегда услышит. Даже из самых глубин отчаяния, в которых нахожусь я, грешник.

Отчаяние есть грех. Особенно когда впереди столько дел – добраться и замочить уродов, устроивших игру, перечислить денег приютам и церкви, позаботиться о дочке Джины, забабахать брату гробницу как у фараона.
На это была твоя воля, Господи и я исполню ее.
Аминь.