"Вервольф"

[naertu]

В подарок для  Lestrange_Rood.
Я помню, что ты заказывал, но вместо обещанной инцы у меня внезапно вышло это. Рейтинга нет, два матных слова, упоминание гомосексуальных отношений, и что-то такое между романсом и ангстом. Русский в плену у немцев, действие в реалиях магической войны сороковых.


Герхардт фон Вольцоген, австрийский дворянин и, на данный момент, начальник штаба в этой лютой русской глубинке, отчаянно мерз и ему все обрыдло.
Этот чай, который вечно ему приносили остывшим.
Эта погода, смесь дождя и снега за окном.
Эти русские, которые перли воевать наперекосяк всем законам военного дела, тактики и стратегии.
И снова эти русские, которые отправляли на войну детей.
Вот вам, пожалуйста, живой пример. Светло-русые волосы до плеч, широко расставленные чуть раскосые серые глаза – четырнадцатилетний волчонок в форме на четыре размера больше себя.
Воин, внушающий страх. Прямо-таки трепет и ужас.
М-да. Вот и что с ним делать?

И ведь смотрит нагло так, уже успел офицерам нахамить, обматерить и вообще всячески продемонстрировать свое бесстрашие. Стоит, пялится. «Бальт комт ди ротэ армэ»* и все тут. Видимо одна из немногих фраз на немецком, которым их учат.
Прийти то она, может и придет, только к тому моменту от тебя, волчонок, и пуговки с шинели не останется. Немецкие любовь к чистоте и крематории гарантируют это.
Герхадт фон Вольцоген тяжело вздохнул, потер переносицу и, устало глядя на русского, поинтересовался:
-Ви хайсен зи? **
-Пошел нахуй, - парировал волчонок. – Нихт шпрехен ваш ебаный дойтч. Ферштейн?
Герхардт еще более тяжело вздохнул. Достался подарочек. Убить его? В дверях замаячила фигура Рольфа, второго после начштаба, заодно палача и дознавателя. Да, вот отдать ему и всех дел, в общем-то.
-Поговорим на твоем русском языке, - вместо «Увести!» сказал Герхардт, с легким удовлетворением отметив, как расширились от удивления глаза волчонка. Ну конечно, согласно русской пропаганде, фашист есть зверь неразумный, детей и женщин насилующий и кровные млеко-курки-яйки пожирающий. – Как тебя зовут?
Волчонок зыркнул исподлобья и закусил губу. Интересно, что посылать уже не стал.
Дальнейшие расспросы тоже результата не дали. Герхардт смотрел на то, как в стопятидесятый раз перед ним разыгрывается спектакль «пленный русский партизан». Молчит и не говорит врагу ничего.
И неважно, что этот пацан не знает ни хера. Вообще ни хера. Нет бы честно сказать, так и так, я удрал самовольно из школы на фронт, воевать не умею, только геройствовать.
Все. Посмеялись бы звери-фрицы, отобрали палочку и отпустили. Подальше от штаба, конечно, с таких волчат станется окопаться в сугробе и поджидать врага, надеясь на силушку богатырскую голых рученек.
А так, придется убивать.
Обрыдло.
Герхардт взглянул на портрет фюрера, стоявший в рамочке на столе. Фюрер солнечно улыбался и тепло смотрел на Герхардта. Вот интересно, что бы он сделал с этим пленным русским?
Вероятно, пустил на опыты. Но вряд ли бы взял и убил просто так. Нерационально.
-Рольф, какую пользу можно извлечь из этого мальчишки? – спросил Герхард по-немецки, продолжая задумчиво рассматривать портрет фюрера. Рольф усмехнулся:
-Никакой. Он ничего не знает, ничего не умеет и ненавидит нас. Убить.
-С одной стороны ты, конечно, прав… - протянул Герхардт. – Но с другой… Всему можно найти применение в хозяйстве, верно?
Рольф пожал плечами.
-Я не завхоз.
На этом беседа зашла в тупик, но тут волчонок решил взять дело в свои руки. Рванувшись вперед в каком-то исступленном безумии берсерка, он боднул головой Рольфа в живот и попытался выдернуть из ножен на его бедре палочку.
-Круцио, - равнодушно бросил Герхардт. Мальчишку смяло и скрутило на полу. – Шустрый. Рольф, самочувствие в порядке?
Рольф только кивнул, и, потирая область солнечного сплетения, пнул носком сапога скорчившегося мальчишку. Тот, вместо того, чтобы, как любой пленник, застонать или вскрикнуть, глухо зарычал и укусил Рольфа в сапог.
Натурально. Как дикий звереныш, вцепился зубами и рычал – дико, страшно. Вероятно, обезумев от боли и желая отомстить. Невинный сапог рисковал почить смертью храбрых, ибо терзал его волчонок отчаянно.
Герхардт не знал – ему смеяться, материться, ругаться. Такое – боевой укус в сапог, совершенно круглые глаза Рольфа – он видел впервые. Впрочем, как и Рольф, который приподнял ногу вместе с пленным, потряс, но безуспешно.
-Знаешь, Рольф, - с трудом сдерживая смех, сказал начтштаба. – Отведи этого вервольфа в камеру и дай ему поесть. Возможно, перед перспективой поесть нормальной еды он смилуется и соизволит выпустить твой сапог.
Рольф кивнул и принялся отдирать мальчишку от сапога, чья судьба волновала немецкого офицера куда больше, чем дальнейшая судьба «вервольфа».
-Безумные русские, - резюмировал Герхардт. - Это был плохой, фашистский сапог, Рольф. Забудь о нем, его судьба решена.

-Что это? – хмуро интересуется мальчишка. Палочки у него нет, аппарировать отсюда нельзя, теплые вещи отобрали, а без них по снегу далеко не убежишь. Фрицы кормят, не бьют, убивать тоже не хотят. Непонятно, что им от него надо. Каждый новый день пацан начинает с прикидывания плана побега, и каждый вечер приходит к выводу, что надо ждать удобного случая.
-Это опера великого композитора Рихарда Вагнера, Вервольф, - улыбается Герхардт. – Она называется «Золото Рейна», в ней рассказывается…
-Зачем ты ее слушаешь? – перебивает его пацан. Он сидит, обняв колени и глядя исподлобья – словно в клетке, хотя никакой клетки нет.
-Зачем? Мне нравится музыка. А Вагнер создавал прекрасную музыку. Нравится?
-Нет! – выкрикивает пацан и отворачивается. Ему нравится. Он никогда не слышал такого красивого. Ясное дело, это все неправда, и наверняка этот самый Вагнер был никакой не немец, его просто взяли в плен и заставили писать для фашистов.
Но что-то подсказывает мальчишке, что нельзя написать «Золото», когда тебя угрожают убить.

Проходит день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем. Ничего не меняется. Герхардт много говорит с Вервольфом, которого на самом деле зовут Николай и у которого смешная русская фамилия Бочка, которую он не назовет проклятым фашистам ни за что.
Ржать ведь будут.
Свои – и то ржали.
-Кольйа, - жутко коверкая его имя, говорит Герхардт, - твой русский дух неистребим, конечно, но изволь принимать ванну хоть трижды в неделю. Сил же нет никаких.
Николай довольно ухмыляется – так тебе, проклятущий фашист и надо! – бухтит, матерится, ворчит, но моется. Самому ведь не очень приятно, когда от русского духа герань на окнах вянет.

-Герхардт, надо выпускать пацана, - говорит Рольф, глядя в глаза начальнику штаба. – Завтра тут будет проверка и ты сам понимаешь, что нам за него могут разъединить голову с шеей.
-Проверка? – безразлично откликается фон Вольцоген, перекатываясь на бок и закуривая папиросу. – А почему об этом первым узнаешь ты, а не я?
Рольф садится на постели и начинает натягивать штаны.
-Потому что связистку трахаю я, а не ты. Ты, по хорошему, об этом вообще узнать бы не должен.
-Но так как ты трахаешь не только связистку, но и меня, то я об этом узнаю, так скажем, половым путем, - бледно улыбается Герхардт. Сизый дым наполняет комнату. Рольф одевается и молча выходит.
Герхардт в который раз слушает «Путь в Вальгаллу», курит и молчит.
Да и что тут скажешь.
Война.

-Прощай, Кольйа, - улыбается Герхардт. Сизый дым его папиросы уносит ледяной ветер.
-Пока, фашист хренов, - весело щурится Николай Бочка. – Палочку мне дашь?
Герхардт отрицательно качает головой.
-А и не надо! Все равно шиш от вас чего дождешься, - поднимая воротник трофейной немецкой шубы, пацан сплевывает на снег и бодро хрустит по снегу прочь от того места, куда перебросил их Герхардт.
Немец стоит молча, глядя на растущую цепочку следов.
-Эй. Это, - русский оборачивается, переминается с ноги на ногу, - Вагнер красивый. Все, - словно устыдившись этих своих слов, он отворачивается и почти бежит прочь.
Герхардт смеется.


* Скоро придет Красная армия
** Как Вас зовут? (Именно, "Вас", в уважительной форме)