"Не верь богам, которые не танцуют" (с)
"доброе утро мне жопа приезжай"
Именно такая смска разбудила меня солнечным утром воскресенья.
Через несколько минут ее догнала вторая:
"привези сигарет"
А потом третья :
"и гипс"
Четвертой я дожидаться не стал. Вделся в штаны, вызвал машину и выехал к Танцору.
Макс-скорая помощь.
Макс-какого-черта-ты-с ним-носишься.
Макс-ты-совсем-сдурел.
читать дальшеНи за какими сигаретами и гипсом я заходить, конечно, не стал. За год общения с Танцором я сделал полезный вывод - сначала пойми что с ним произошло, а потом уже начинай что-то делать.
Возможно, придется вызывать скорую.
Возможно, купить не только гипс.
И не только сигареты.
Или вообще не сигареты.
Стоя перед безликой металлической дверью, я стучал в нее морзянкой слово "мудак". Я отлично знаю морзянку.
На третьем мудаке дверь открылась и я чуть не построил гребаный диснейленд из кирпичей, увидев своего друга.
-Привет, - прохрипела мне кровавая котлета с заплывшими глазами. - Проходи.
Он отступил внутрь, давая мне дорогу и я поморщился.
Опять ходит босыми ногами по битому стеклу.
-Можно не разуваться, - сказал он, перехватив мой взгляд и убрел в темноту коридора.
Я выругался и закрыл дверь.
Ну, хотя бы ходит.
Наша встреча с Танцором была одновременно банальна и исключительна.
Я планомерно нажирался в дугу и планировал завершить свой пятничный вечер в койке с какой-нибудь приглянувшейся девочкой, которой так же как и мне, нынче одиноко.
Однако, дело близилось к двум ночи, симпатичных цыпочек в поле обзора не было, а снимать шлюху мне не хотелось.
Я пошел отлить, покрутился возле туалетов, плюнул и вышел на парковку. Именно там, через окно клуба мне под ноги вышвырнули Танцора.
Вернее, тогда я еще не знал, как его зовут.
Сначала я вообще подумал, что это манекен — белый, худой как швабра, все ребра наружу. Он был без рубашки, босиком и в джинсах.
Следом за ним выпрыгнули трое и начали его бить. Смысла бить манекен нет — это понял даже мой затуманенный алкоголем мозг.
Его били, а он не сопротивлялся. Лежал, разметав черную гриву волос по заплеванному асфальту. Улыбался безумно и смотрел в небо.
Глаза у него были - голубой лед, прозрачный и бледный.
"Наркоман" - решил я, и тут его кровь попала мне на рубашку. Меня бросило в жар, потом в холод, потом тряхнуло.
-Эй, блядь, вы там еб вашу мать! - ничего более умного на тот момент в голову мне не пришло и в ту эпическую драку я ввязался именно с этими словами.
Несомненно, очень содержательными.
Когда же мне пришло по морде так, что мир вспыхнул белым - он словно проснулся.
Встряхнулся, обвел мутным взглядом парковку. Потом его выгнуло, выкрутило, бросило в воздух. Он приземлился мягко, пригнулся к земле и стелящимся кошачьим шагом заскользил по кругу. А потом метнулся к нам и дальше я видел только призрак, черную тень, которая танцевала.
Это напоминало кино - как он уворачивается от летящего в голову кулака, пригибается еще ниже и все с той же улыбкой бьет.
Как будто был нужен именно я для того, чтобы он проснулся.
Клянусь, прежде чем он пошел плясать, я слышал звон разбитого стекла еще раз. Хотя, может быть, это у меня в ухе звенело от удара.
Танцор был странным, был какой-то шаман или гуру, или иное слово, которым называются такие люди.
В древности его бы слушали, шли за ним, поклонялись, а потом сожгли, испугавшись.
Мы говорили и время летело сквозь нас, я не замечал часов и дней, проходили недели и месяцы.
В самом начале я мучился несколько вечеров кряду, изобретая предлог, чтобы приехать к нему.
Ни одного, даже самого дерьмового не находилось.
В итоге я плюнул и приехал просто так. Постучал в дверь - может его вообще дома нету, но он открыл.
-Проходи, - сказал он, даже не удивившись, словно ждал.
Я глупо именно это и спросил:
-Ты меня ждал, что ли?
-Нет.
Иногда мне казалось, что я у него живу и просто вернулся домой.
Он давал мне странные книги, ронял безразличное "прочитай" и никогда потом не спрашивал - понравилось ли мне и вообще прочитал ли я.
Для шамана как будто не существовало ничего важного и ценного, ничего стоящего чего-то в мире людей.
Деньги. Собственное тело. Гордость.
Он не работал и не собирался этого делать. Он воровал еду в супермаркетах - воровал не то слово, он просто брал и ел, когда был голоден. Его ловили много раз, он спокойно выслушивал все. Его сажали в тюрьму и отпускали.
Он трахался с теми, кто его хотел, не делая разницы между тем мужчина это или женщина. Я пару раз видел как это происходит - к нему подсаживались, что-то говорили, потом его брали за руку и вели за собой, а он шел.
И трахался.
Его били. Так же, как тогда на парковке и хуже.
Ему было все равно, если рядом не было меня. Тогда он просыпался и начинал танцевать.
Когда его били - мне казалось что бьют меня.
Слава богу, когда его трахали, сходного ощущения у меня не возникало.
Иногда он казался мне ангелом, иногда животным. Он был мне противен и меня к нему тянуло.
Я не мог его оставить, хотя и понимал, что связался на свою голову не пойми с кем.
И вообще, я ему не брат, не друг, какого хера я о нем забочусь?
Но прекратить не мог. А потом начал находить в этом странное удовольствие.
Как будто игра в куклы. Белокожий, худой, с гладкими черными волосами и ледяным взглядом - он напоминал мне кукол моей бывшей. Такие японские шарнирные, с космической длиной рук и ног. Один в один.
Мальчики не играют в куклы? Играют, еще как, просто не у всех они были.
Клянусь, если бы он хоть раз возмутился, хоть тень недовольства появилась на его лице, когда я заставлял его убраться или помыться, или сходить купить поесть на мои деньги, если бы хоть раз он выдал мне что-то из серии "да какого черта ты вообще мне указываешь", я бы прекратил.
Но он покорно делал все.
При этом меня не покидало ощущение, что он спит.
Я купил ему мобильник и стал единственным в мире обладателем его смсок.
"у собаки на глазу луна она оборотень"
"хочу снять лицо мне жарко"
"ты не спишь смотри в окно там провода танцуют"
"слова конфеты"
"привези зефир и костер"
-Иллюминация, - говорит он, откидывая голову на спинку кресла. На бледном до голубизны горле колотится вена.
-Какая нахер иллюминация? - я хмурюсь, разглядывая его. Сейчас мне вообще не до загадок.
-Слово-конфета, - охотно поясняет Танцор и сплевывает в пепельницу кровь. - Сладкое и холодное. Попробуй.
-Твою мать.
Я решительно подхожу к нему и начинаю раздевать. Он замотался в какие-то кошмарные тряпки, страшно подумать, где он их взял и на ком они были.
Потом загоняю в душ, разглядывая как из под красной спекшейся корки — засохшей крови на нем столько, что явно она не только его — начинают проступать синяки.
Танцор стоит под струями воды, закрыв глаза, и улыбается этой своей улыбочкой, от которой делается не по себе.
-Я похож на пирог. Корку ты с меня содрал, теперь видно начинку.
Да уж.
Начинки тут пирога на три. Жуткие, черно-фиолетовые синяки покрывают его почти целиком. Как будто он самозабвенно валялся в чернике.
Левую руку — распухшую и красно-синюю- он поджимает к груди.
Я аккуратно беру ее в свои и он шипит сквозь зубы.
Ах вот для чего нужен был гипс.
Я заматываю его в полотенце и оставляю сушиться на кухне.
-Скоро приду. Принесу гипс, поесть, чай, таблетки и сигареты.
Ему нравится слушать такие перечисления и только поэтому я это делаю. Ненавижу отчитываться или сообщать о том, что планирую сделать.
Танцор кивает, жмурясь на солнце за окном.
Когда я возвращаюсь, нагруженный пакетами, он спит. Слава богу, на кровати, а не на кухне, где я его оставил.
И не просыпается, когда я пакую его сломанную руку в лангету, ставлю уколы и обеззараживаю ссадины.
По профессии я вообще-то ветеринар.
Но ему нормально. По крайней мере, Танцор не жалуется, не вырывается и не орет, как делают все мои мохнатые пациенты.
Вернувшись домой, я прислоняюсь лбом к окну. За ним светятся желтым глаза зверей, иногда они пробегают по своим тропам с громким рычанием.
-Иллюминация, - говорю я шепотом.
Холодный ледяной шарик прокатывается по языку и скользит в горло. Я проглатываю его, чувствуя как он катится по пищеводу в желудок. Там, наверное, растает.
Я выдыхаю облачко пара и оно застывает морозным узором на стекле.
Раньше я спрашивал его — как тебя зовут, где ты родился, кто твоя семья, сколько тебе лет. Танцор не отвечал. Молчал, улыбался, уходил, просто засыпал.
Я ругался, матерился, даже тряс его пару раз. Без толку. Он превращался в эту японскую куклу и реакции было ровно столько же, сколько от нее.
Тряси пластик, ори на него, швыряй — ему без разницы.
Ты платишь за квартиру? О, этой квартире я бы мог сложить оду. Матерную. Огромная, многокомнатная, с лепниной под высоченным потолком, в доме, предназначенным к сносу.
Не было электричества, а вода появлялась и исчезала таинственным образом, как родник в пустыне. Мебели почти не было, а пол завален монетами, дисками, журналами, окурками и битым стеклом. Ума не приложу, откуда оно бралось в таком количестве.
Я даже пытался убираться тут. Вынес наверное мешков двадцать всякого хлама, подмел все стекло. Оконное, зеркальное, бутылочное.
Через две недели все снова было в осколках.
Стеклянную битву я проиграл. Впрочем, как и все остальные.
-Я буду платить за твое жилье. И не спорь. Рано или поздно тебя отсюда выкинут, если этого не сделать. Или переезжай ко мне.
-Выкинут — найду другое, - безмятежно отозвался шаман. В длинных пальцах одной руки зажата сигарета, коленями он сжимает чашку, во второй руке печенье, которое он периодически в нее макает.
Я закрыл глаза, досчитал до тридцати про себя.
-У меня есть деньги, - начал я объяснять терпеливо, как ребенку, но он перебил меня равнодушным «у меня тоже».
-И много? - я фыркнул. Наверняка, нашел на улице монетку — деньги же? Деньги.
Танцор показал мне сигаретой на залежи книг в углу.
-Посмотри в район Гюго, там где-то была картонная коробка.
В «районе Гюго» я действительно нашел большую картонную коробку из-под пылесоса. Открыв ее, я понял, что все относительно.
Это у меня не было денег в сравнении с той суммой, что лежала там.
-Откуда? - захлопнув крышку и накидав на нее книг. - Откуда, блядь, у тебя столько бабла и какого хрена, раз у тебя его столько, ты пиздишь по супермаркетам жратву и шмотки?
Когда я расстроен или взволнован, я всегда начинаю говорить не очень культурно. Прямо скажем, совсем не.
Японская шарнирная кукла молчала, глядя сквозь меня голубым прозрачным стеклом.
Когда я начал покупать ему одежду и еду, воровать он прекратил.
Когда я стал оставаться у него ночами, он прекратил водить своих шлюх.
-Купи машину, поедем к морю, - сказал он осенним вечером, когда ветер и дождь боролись за желтые листья. Ветер вскидывал их в воздух, а дождь прибивал обратно к земле. - Там звезды можно достать рукой и не пораниться.
Права у меня были. Машину купить я подумывал и до этого, но не было необходимости. Вот она, необходимость, сидит и приказывает.
Я почувствовал себя одним из осенних листков, который необоримая сила подбрасывает вверх и закручивает в воронку.
-Какую?
-Большую. Чтобы можно было в ней спать.
-Есть придорожные мотели, можно останавливаться в них, - я старался не думать про такую вещь как документы. У него их точно нет, а значит эти слова про море — не более чем фантазия.
Танцор потянулся, перелившись как ртуть через спинку кресла и собравшись обратно в человека за доли секунды. Задумчиво покусал костяшку указательного пальца.
-В мотелях будут другие люди. Я не хочу ими дышать.
Трахаться ты значит с ними можешь, а дышать видите ли нет? Я чуть не сказал это вслух, но удержался.
Зачем разрушать чужую мечту, которой все равно не быть реальностью.
-С Новым Годом! - я принес ему коробку пончиков в шоколадном соусе и бутылку шампанского.
Видеть как он это ест, облизывая пальцы и запивая из горла — отдельное извращение, граничащее с фетишизмом. Но ведь зачем-то дети кормят кукол, хотя и догадываются, что дело это бесполезное.
Но удовольствие приносит.
-Ты купил машину?
Вот тебе и с праздником. Черт. Как хотелось, чтобы он про это не спрашивал больше, как и про книги.
Я начинаю объяснять про визы, таможню и документы. Про то, что нельзя взять и поехать к морю, когда захочется, потому что...
Он смотрит на меня скучающим взглядом ребенка, которому взрослый дяденька пытается втолковать, что без знания законов физики не прожить.
-Купи машину, - тихо просит он и расстроенно отворачивается. - Большую.
Первого января я прихожу в автосалон. Опухший менеджер смотрит на меня со смесью любви и ненависти.
Я пью ее с наслаждением, как Танцор шампанское из горла.
Весной мы строим маршруты по карте, я рассказываю, что мы возьмем с собой в дорогу, перечисляя и перечисляя предметы. Танцор улыбается, слушая про каждый.
Я чувствую себя большим и важным. Только от меня все зависит — он совсем не представляет, что нужно брать в путешествие, водить не умеет, пропадет без меня.
Только вопрос про документы все ворочается на языке и не дает покоя.
В конце концов я решаю, что завернут нас на границе — и хрен с ним! Я отвезу его на озера, или еще в какое-нибудь чудесное место. Найду куда.
Вечером мне приходит очередная смска
«возьми фотоаппарат для счастья»
Я засыпаю, подхихикивая от странного щекотного ощущения в груди.
-Иллюминация, - снова говорит он, когда мы подъезжаем к границе. Я нервничаю, он безмятежен.
-Сладкое слово?
Танцор кивает и просыпается. Оживает. Из гусеницы становится бабочкой, вылупляется из яйца. Как и всегда, когда это происходит, я слышу звон разбитого стекла.
Мне не надо оглядываться, чтобы понять — сейчас все заднее сиденье покрыто сияющей крошкой.
Я крепко сжимаю руль и не смотрю назад.
-Эксцельсиор*, блядь, - с этими, опять же очень эпичными и культурными словами я подъезжаю к окошку таможни, выхожу из машины на ватных ногах и с приклеенной улыбкой сую в лицо за стеклом свои документы.
-Сколько пассажиров?
Время вокруг меня застывает или я застываю в нем — мухой в янтаре.
Нет, в стекле.
Большой такой мух в прозрачном голубом стекле. Или шмель. Он мохнатый.
Сколько. Сколько. Сколько документов я протянул в окно? Реально ли все вокруг меня или я сплю; посмотреть на руки, во сне этого нельзя сделать, но если посмотреть, то сон закончится.
Ты хочешь проснуться?
Где-то дребезжит стекло. Пока не бьется.
Я пытаюсь вытолкнуть слово в замерший вокруг меня мир, но оно застряло в горле, приклеилось к гортани. Я зажмуриваюсь и показываю лицу на пальцах — сколько.
Господи, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста. Нет-нет-нет.
Господи, что я несу.
С хлопком крышки багажника снова бьется стекло.
-Проезжайте.
Танцор лежит у меня головой на коленях. Тонкий профиль в лунном свете мерцает, как изображение в телевизоре перед тем как погаснуть.
Мы по очереди пьем из специальной дорожной фляжки особенный дорожный кофе.
-У тебя нервные пауки бродят под кожей, - говорит он и протягивает руку куда-то к свету.
-А ты призрак. Сквозь тебя проходит луна.
-Луна ходит где ей вздумается.
Я глажу его черную гриву, которой он укрыл мои пыльные джинсы, укутал грязного нищего в драгоценный шелк.
-Ты сомневался, - передо мной возникает фляжка.
Врать бесполезно.
-И молился.
Танцор смеется — довольно и сыто. Наелся - переловил всех моих нервных пауков и выпил мой страх.
-Ил-лю-ми-на-ци-я, - по слогам медленно говорю я, опрокидываясь на мягкую спинку сиденья и сладость проливается ледяным сиропом в горло.
(с) 07/05/2014
* Excelsior — латинское слово, означающее «всё выше»