В подарок для Чароит.
про ВладаЛюди говорят, что в жилах потомственных аристократов течет голубая кровь, отравленный битый лед.
Именно он впивается под ребра и прорастает сквозь позвонки, заставляя держать спину прямой, а подбородок надменно вздернутым.
Именно он позволяет с великолепным небрежением стряхивать с себя все то, чем богат свет — ядовитые шпильки, липкие взгляды и отвратительные слухи.
Он гордыня и высокомерие, он жестокость и вежливость, он холоднее всего на свете и он никогда не был в твоих жилах.
Я так любил приходить к тебе вечерами, когда ты, жестикулируя бокалом, рассказывал о луне, звездах, розах, так вдохновенно и так горячо.
Свет, красный, рубиновый, пурпурный, текущий сквозь меня насквозь и заставляющий биться быстрее мое сердце; теплый, горячий, обжигающий, раскаляющий до алого свечения.
Пусть во дворе будет фонтан, аляповатый, барокко, лепнина, летучие мыши и горгульи, пусть, если ты хочешь того, мой незваный спаситель и мой драгоценный отец.
Ты пил меня и знаешь, каков я на вкус; не хрустнула ли льдинка тогда на твоих губах, заметил ли ты отраву или она, столкнувшись с теплом твоим, перестала быть быстрее, чем ты ее ощутил?
Пусть будет что угодно, я сделаю что смогу и больше. Фортиссимо гранде обрушен шторм моей музыки на ночной замок, твой замок, наш замок.
Ты печален и строг, грустишь в одиночестве. Парадный портрет твой на залитой лунным светом террасе — гордый профиль, пронзительный взгляд. Я возьму скрипку и сыграю для тебя это. Пусть ты будешь жить и в моей сонате тоже, я сохраню тебя во множестве отражений, чтобы было чему греть мою ледяную кровь, когда ты в очередной раз исчезнешь.
Ты смеешься и трогательно переживаешь, ты устало потираешь виски, ты кривишь губы и бессильно падаешь в кресло. Я готов согнуть свой ледяной хребет в поклоне, лишь бы ты улыбнулся мне и коснулся кончиками пальцев, сказав, что я такой для тебя единственный и любимый.
И я бы безумным счастливцем разбивал преграды на твоем пути, бросал под ноги весь мир — только живи и грей меня, говори со мной, люби меня так, как никого больше.
Ворох стеклянных осколков мои драгоценности, путаница нот на измятых листах мои сонаты, память моя сохранила лишь крохотный лучик того пурпурного теплого света.
В переплетении теней, лежащих на террасе нашего замка осталась моя, отзвук моего голоса остался под темными сводами, призрак мой гуляет ночами в саду, среди белых и алых роз.
Шипы их острейшие входят так глубоко и так навсегда.
В подарок для Hoddleif
про Та-Мао
-А вы слышали? Император то своего родного брата... Ужасный безумец! Все беды с того.
О да. Я слышал, я знаю. Ужасный безумец, несомненно, вы правы.
Говорю я, понимающе киваю и прижимаю своего младшего брата покрепче к себе, наслаждаясь ощущением его горячей кожи сквозь тонкий шелк под моими пальцами. Как описать вам, господа мои, это сладкое чувство, с чем сравнить этот живой огонь, чтобы хоть в малейшей мере вы представили себе, сколь счастлив я, обнимая его?
Хотя, вы все равно не поймете, толку трудиться.
Я старше его почти в два раза, я был ему вместо отца и матери, погибших от зимней лихорадки, когда ему не исполнилось и семи лет.
Всегда был рядом и учил его драться тоже я. О, сколь многих сил мне стоило продолжать это делать, когда он вошел в Пору.
Мой нежный мальчик, любимый младший брат, поднимает на меня темный взгляд и спрашивает что-то о происходящем в столице. Я смотрю на его губы, наверняка сладкие от чересчур крепкого вина, и понимаю, что вот оно - мое искушение.
Я не имею сил расстаться с ним надолго, я прикасаюсь к нему вполне по-братски — темно, не оступись. Когда мы гуляем ночами, я придерживаю его под локоть или за талию— такие тоже совершенно невинные жесты.
Но когда я сажусь с ним рядом, его голова ложится на мое плечо, и мои объятия становятся крепче, замыкаясь в стальное кольцо. Такой тонкий и гибкий, невинный и соблазнительный. Как бы мне хотелось привлечь тебя еще ближе и шептать тебе на ухо о том, как ты невозможно красив и желанен, какие страсти будишь во мне и как тяжело мне сейчас не сделать всего того, что хочется.
О, господа мои, разумеется, я подыщу ему достойного Официального Партнера из хорошей аристократической семьи, стоящей высоко на Лестнице.
Когда-нибудь.
Может быть.
Если раньше не сойду с ума окончательно и не покрою себя той же славой, что и безумный наш Император.
В подарок для Тами Морок
про Талейна и Асгейра
Талейн выходит на улицу и смотрит на солнце. Сегодня далеко в Сейхерелле отмечают Ночь Междумирья и сегодня должен приехать Асгейр.
Он приезжает каждый год и всегда в эту ночь. Вот уже двадцать три года.
Отличный кузнец Жаворонок, слава его по многим городам разошлась. Клинки кует — ну как живые в ладонь ложатся.
Усмехается Талейн. Эх, ни хье люди про живое то оружие не знают, а знали бы — не говорили так.
У мастера Жаворонка давно свой дом, своя кузница, жена и дети — целая орава, причем все пацаны. Хоть бы одна девочка — но нет же. Впрочем, вновь округлившаяся жена обещает, что в этот раз уж точно получится.
Талейн смотрит на солнце. Когда оно начнет клониться к закату — а зимой это дело недолгое — на вершине во-он того холма появится фигура всадника и помчится вниз, в долину, становясь все ближе.
Осадит Асгейр своего черного злющего коня - уж сколько их у него было, а все до одного похожи на Карасика - и улыбнется Жаворонку. И все будет так, как будто не идут годы никуда, все по-прежнему.
Он приезжает и привозит диковинные штуки в подарок Жаворонку и его семье, а еще учит его детей драться. Сыновья Талейна в загадочном лорде, на котором время не оставляет следа, не чают души.
Больше похожий на танцора, чем на воина, всегда спокойный и насмешливый, Асгейр в шутливых поединках кружит по двору с самим Жаворонком и это действительно напоминает танец.
-Под твою руку ковал, - протягивает Жаворонок другу кинжал. Не передать, сколько с ним мучился — все казалось, что-то не то выходит. И этак, и эдак, и вроде красиво, а не то. Три месяца убил.
Асгейр бережно принимает в руки оружие, взвешивает, рассматривает. Потом поднимает на Талейна непроницаемый черный взгляд. В нем медленно разгораются искры, все ярче, ярче и ярче.
-Спасибо, - говорит он, баюкая кинжал на согнутой руке и прижимая к себе как что-то живое. - Он чудесный.
Талейн краснеет от удовольствия как мальчишка. И доливает по чашам вино, краем глаза глядя на то, как друг со сдержанным восхищением продолжает любоваться подарком. Это стоило трех месяцев работы.
Они много говорят, иногда ночи напролет. О всем на свете, важном и неважном.
Солнце коснулось горизонта боком. Талейн прищурился, глядя вдаль.
Всадник выехал на вершину холма, приподнялся на стременах и помахал Жаворонку рукой.
И погнал очередного Карасика навстречу.
В подарок для [J]Кэналлийская Ворона[/J]
про Саломею
-Мама, смотри, какие у нее бантики... - с невероятной завистью шепчет девчушка и дергает родительницу за рукав, указывая на то, что привлекло ее внимание.
Вдоль стеклянных витрин гипермолла идут двое — импозантный юноша в черном кашемировом пальто и совсем юная белокурая девушка, почти девочка, одетая как куколка. Она ступает грациозно и легко, а те самые бантики на ее туфельках, что привлекли внимание ребенка, холодного снежно-белого цвета.
Ее спутник по-стариковски поджимает губы.
-Терпеть не могу подобные места. Как в муравейник зашел. Раньше, когда столько людей одновременно бегало в одном месте это значило либо война, либо чума. Вот чума на эти праздничные затеи, кстати! - в угольно-черных глазах юноши горит пламя и не похоже, чтобы оно когда либо стихало хоть на миг.
-Дедушка, не ворчи, - хрустальный голос Саломеи звучит нежно и чуть насмешливо. - Раз в сто лет ты же можешь сделать приятное внукам и сходить с ними туда, куда им хочется?
-Внукам?! - юноша резко останавливается. - То есть, мои остальные внуки тоже где-то тут ходят?
Саломея улыбается и кивает. Она считает, что просто послать кого-то купить подарок, конечно, можно и все богатые важные дедушки именно так и делают, но это же скучно. Играть куда интереснее.
Они останавливаются у одной из витрин. Саломея смотрит на свое отражение, склонив голову к плечу. Отражение поправляет белокурый локон и улыбается.
Из-за подобной улыбки Ирод и распрощался с рассудком, раз увидев.
Из-за подобных улыбок начинались войны.
Но Саломея совершенно не хочет войны сейчас. Сейчас ей куда интереснее продолжать играть в человека. Она церемонно опускает пальчики на локоть Амира и следует дальше, попутно допытываясь у древнего вампира о том, что ему подарить.
Амир хмурится, ворчит и всячески демонстрирует свое раздражение, но довольные искры во взгляде выдают его с головой.
-Много цветов, но все не те, - говорит Саломея, проходя мимо, и пошлые алые розы, полуувядшие и утратившие запах, меняют цвет на белоснежный, а в воздухе разливается свежий и холодный аромат. - Смотри, разноцветный фонтан. А почему он разноцветный?
Несколько капель воды едва не попадают ей на платье и она делает крохотный шажок назад.
Водяная переливающаяся радуга завораживает и нравится ей. Почти как играть, танцевать и создавать красивое.
-Дедушка, а почему нас называют безумными? - подбегая к краю балкона и заглядывая вниз. Так все эти люди и правда похожи на муравьев.
-Дураки потому что, - ворчит Амир, отводя девушку от края и вновь беря за руку.
Тысячи лет рассыпаются осколками витражей, собираются вновь и восстают в новых, причудливых формах, сияют под неотличимым от настоящего солнцем и поражают великолепием. Тысячелетние витражи — иллюзии Лигаментиа, таких мощных и невероятно опасных, таких чудовищных и безумных.
И таких, как сейчас, радостных и непосредственных, таскающих за собой одного старого вампира за подарками.
В нежной улыбке Саломеи все те же тысячелетние витражи. Но отблеск их сейчас светел и чист.
В подарок для Аэлирэнн
про Кейру и Урсу
Глухо рокочут барабаны войны, вздыхают пески и звенит железо — все эти звуки приносят с собой на холодный Север своенравные и гордые дети юга.
А вместе с ними в чужие земли приходит маленькая незаметная тень, которая старается стать еще меньше и еще незаметнее, мелкими тихими шажками пробираясь мимо всех этих огненных и сильных.
Кроме только одного. Рядом с ним маленькая тень задержится, чуть подольше постоит, чуть подольше будет протягивать чашу с вином.
Или даже посмотрит на него. Украдкой.
Потом, когда выгнет хребет земля и завертится кровавая карусель, потом, когда схлынет безумие и отгорят погребальные костры, маленькой тени не нужно будет больше скрываться.
Азартом горят темные глаза, когда она скрещивает меч с ним, с тем-самым, который успел за время, пока она пряталась, умереть и воскреснуть тысячу раз. Если бы обман раскрылся, то смерть ждала их обоих.
Да и демоны пустынные с ней, со смертью! Не так страшна она, как страшно — не обнять больше.
Много-много лет спустя, когда закончится земной путь маленькой тени, она выйдет к костру посреди ночной пустыни.
-Хочешь ли о чем то узнать, душа? - спросит Юноша-Смерть и маленькая тень кивнет.
-Попросить, - тихо скажет она. - Можно я... подожду его?
Еще не знает, что долго ждать не придется — волчья тень уже летит над песками, он бежит, сбивая лапы, и ему все равно, жив он или мертв.
Она его ждет и он совсем скоро будет рядом. Навсегда.
В подарок для Тэллиэн
про Маэлгуна-Господин, хотите яблоко?
Рыжему отчего-то нравится теперь это «вы» и он продолжает называть Асгейра так.
-Откуда, Маэл?
-Нашел, - блещет улыбкой юноша, глядя совершенно честными глазами. Ну, не уточнять же, в чьем саду нашел и при каких обстоятельствах. Тем более, что никто не видел все равно. -Нашел, помыл, принес. Хотите?
Асгейр смеется и принимает круглый красный дар. Удивительно сочный он оказывается, спелый и хрустящий.
Рыжий феномен, обретенный в Сейхерелле, редкостно талантлив, причем в разных сферах. Переодеть его в дорогие тряпки, выучить паре оборотов — никто не отличит от сына лорда. Попросить пошпионить — и юноша растворяется в окружающей среде так быстро и органично, что, кажется, будет рядом сидеть и не заметишь. А так же, Маэл обладает острым умом, цепким и пытливым, прекрасной памятью и, как будто этого всего мало, очень быстро соображает.
Далеко, в общем, пойдет и это видно уже сейчас.
Асгейр любит говорить с рыжим, рассказывать истории и задавать разные задачки. Маэл щелкает их как орехи и просит придумать еще. Таких «задачек» у меча за многие века накопилось прилично, так что заканчиваться они не собираются.
Тренируя юношу на мечах, Асгейру видится в Маэле отличный лучник и когда их небольшому каравану случается завернуть в Вуд, лорд долго выискивает подходящее оружие.
Ярмарка для Маэла праздник. Он возвращается на постоялый двор довольным рыжим котом, обожравшимся сметаны и при этом умудрившимся не лопнуть. Столько всего нового! Столько всего интересного!
Ну и столько всего удалось спереть, то есть найти, конечно. Но во-первых надо быть внимательнее, во-вторых никто не видел, в третьих на этой ярмарке можно и не столько найти, жаль карманы не бездонные.
-Я тут слышал, что кто-то рассказывал о том, что знает сильный обряд на удачу, - внимательно глядя на Маэла говорит Асгейр. - Мол надо в полнолуние выйти к муравейнику, зажать в руке голову черного петуха, снять штаны, и, сев в этот самый муравейник, громко кликать духов. Ты не знаешь, кто это такой знающий мог бы быть?
Рыжий щурит довольные смеющиеся глаза и пожимает плечами.
-Не, откуда мне знать. Я вообще в этом не разбираюсь.
Конечно, это не он. Где уж ему, да-да.
про ВладаЛюди говорят, что в жилах потомственных аристократов течет голубая кровь, отравленный битый лед.
Именно он впивается под ребра и прорастает сквозь позвонки, заставляя держать спину прямой, а подбородок надменно вздернутым.
Именно он позволяет с великолепным небрежением стряхивать с себя все то, чем богат свет — ядовитые шпильки, липкие взгляды и отвратительные слухи.
Он гордыня и высокомерие, он жестокость и вежливость, он холоднее всего на свете и он никогда не был в твоих жилах.
Я так любил приходить к тебе вечерами, когда ты, жестикулируя бокалом, рассказывал о луне, звездах, розах, так вдохновенно и так горячо.
Свет, красный, рубиновый, пурпурный, текущий сквозь меня насквозь и заставляющий биться быстрее мое сердце; теплый, горячий, обжигающий, раскаляющий до алого свечения.
Пусть во дворе будет фонтан, аляповатый, барокко, лепнина, летучие мыши и горгульи, пусть, если ты хочешь того, мой незваный спаситель и мой драгоценный отец.
Ты пил меня и знаешь, каков я на вкус; не хрустнула ли льдинка тогда на твоих губах, заметил ли ты отраву или она, столкнувшись с теплом твоим, перестала быть быстрее, чем ты ее ощутил?
Пусть будет что угодно, я сделаю что смогу и больше. Фортиссимо гранде обрушен шторм моей музыки на ночной замок, твой замок, наш замок.
Ты печален и строг, грустишь в одиночестве. Парадный портрет твой на залитой лунным светом террасе — гордый профиль, пронзительный взгляд. Я возьму скрипку и сыграю для тебя это. Пусть ты будешь жить и в моей сонате тоже, я сохраню тебя во множестве отражений, чтобы было чему греть мою ледяную кровь, когда ты в очередной раз исчезнешь.
Ты смеешься и трогательно переживаешь, ты устало потираешь виски, ты кривишь губы и бессильно падаешь в кресло. Я готов согнуть свой ледяной хребет в поклоне, лишь бы ты улыбнулся мне и коснулся кончиками пальцев, сказав, что я такой для тебя единственный и любимый.
И я бы безумным счастливцем разбивал преграды на твоем пути, бросал под ноги весь мир — только живи и грей меня, говори со мной, люби меня так, как никого больше.
Ворох стеклянных осколков мои драгоценности, путаница нот на измятых листах мои сонаты, память моя сохранила лишь крохотный лучик того пурпурного теплого света.
В переплетении теней, лежащих на террасе нашего замка осталась моя, отзвук моего голоса остался под темными сводами, призрак мой гуляет ночами в саду, среди белых и алых роз.
Шипы их острейшие входят так глубоко и так навсегда.
В подарок для Hoddleif
про Та-Мао
-А вы слышали? Император то своего родного брата... Ужасный безумец! Все беды с того.
О да. Я слышал, я знаю. Ужасный безумец, несомненно, вы правы.
Говорю я, понимающе киваю и прижимаю своего младшего брата покрепче к себе, наслаждаясь ощущением его горячей кожи сквозь тонкий шелк под моими пальцами. Как описать вам, господа мои, это сладкое чувство, с чем сравнить этот живой огонь, чтобы хоть в малейшей мере вы представили себе, сколь счастлив я, обнимая его?
Хотя, вы все равно не поймете, толку трудиться.
Я старше его почти в два раза, я был ему вместо отца и матери, погибших от зимней лихорадки, когда ему не исполнилось и семи лет.
Всегда был рядом и учил его драться тоже я. О, сколь многих сил мне стоило продолжать это делать, когда он вошел в Пору.
Мой нежный мальчик, любимый младший брат, поднимает на меня темный взгляд и спрашивает что-то о происходящем в столице. Я смотрю на его губы, наверняка сладкие от чересчур крепкого вина, и понимаю, что вот оно - мое искушение.
Я не имею сил расстаться с ним надолго, я прикасаюсь к нему вполне по-братски — темно, не оступись. Когда мы гуляем ночами, я придерживаю его под локоть или за талию— такие тоже совершенно невинные жесты.
Но когда я сажусь с ним рядом, его голова ложится на мое плечо, и мои объятия становятся крепче, замыкаясь в стальное кольцо. Такой тонкий и гибкий, невинный и соблазнительный. Как бы мне хотелось привлечь тебя еще ближе и шептать тебе на ухо о том, как ты невозможно красив и желанен, какие страсти будишь во мне и как тяжело мне сейчас не сделать всего того, что хочется.
О, господа мои, разумеется, я подыщу ему достойного Официального Партнера из хорошей аристократической семьи, стоящей высоко на Лестнице.
Когда-нибудь.
Может быть.
Если раньше не сойду с ума окончательно и не покрою себя той же славой, что и безумный наш Император.
В подарок для Тами Морок
про Талейна и Асгейра
Талейн выходит на улицу и смотрит на солнце. Сегодня далеко в Сейхерелле отмечают Ночь Междумирья и сегодня должен приехать Асгейр.
Он приезжает каждый год и всегда в эту ночь. Вот уже двадцать три года.
Отличный кузнец Жаворонок, слава его по многим городам разошлась. Клинки кует — ну как живые в ладонь ложатся.
Усмехается Талейн. Эх, ни хье люди про живое то оружие не знают, а знали бы — не говорили так.
У мастера Жаворонка давно свой дом, своя кузница, жена и дети — целая орава, причем все пацаны. Хоть бы одна девочка — но нет же. Впрочем, вновь округлившаяся жена обещает, что в этот раз уж точно получится.
Талейн смотрит на солнце. Когда оно начнет клониться к закату — а зимой это дело недолгое — на вершине во-он того холма появится фигура всадника и помчится вниз, в долину, становясь все ближе.
Осадит Асгейр своего черного злющего коня - уж сколько их у него было, а все до одного похожи на Карасика - и улыбнется Жаворонку. И все будет так, как будто не идут годы никуда, все по-прежнему.
Он приезжает и привозит диковинные штуки в подарок Жаворонку и его семье, а еще учит его детей драться. Сыновья Талейна в загадочном лорде, на котором время не оставляет следа, не чают души.
Больше похожий на танцора, чем на воина, всегда спокойный и насмешливый, Асгейр в шутливых поединках кружит по двору с самим Жаворонком и это действительно напоминает танец.
-Под твою руку ковал, - протягивает Жаворонок другу кинжал. Не передать, сколько с ним мучился — все казалось, что-то не то выходит. И этак, и эдак, и вроде красиво, а не то. Три месяца убил.
Асгейр бережно принимает в руки оружие, взвешивает, рассматривает. Потом поднимает на Талейна непроницаемый черный взгляд. В нем медленно разгораются искры, все ярче, ярче и ярче.
-Спасибо, - говорит он, баюкая кинжал на согнутой руке и прижимая к себе как что-то живое. - Он чудесный.
Талейн краснеет от удовольствия как мальчишка. И доливает по чашам вино, краем глаза глядя на то, как друг со сдержанным восхищением продолжает любоваться подарком. Это стоило трех месяцев работы.
Они много говорят, иногда ночи напролет. О всем на свете, важном и неважном.
Солнце коснулось горизонта боком. Талейн прищурился, глядя вдаль.
Всадник выехал на вершину холма, приподнялся на стременах и помахал Жаворонку рукой.
И погнал очередного Карасика навстречу.
В подарок для [J]Кэналлийская Ворона[/J]
про Саломею
-Мама, смотри, какие у нее бантики... - с невероятной завистью шепчет девчушка и дергает родительницу за рукав, указывая на то, что привлекло ее внимание.
Вдоль стеклянных витрин гипермолла идут двое — импозантный юноша в черном кашемировом пальто и совсем юная белокурая девушка, почти девочка, одетая как куколка. Она ступает грациозно и легко, а те самые бантики на ее туфельках, что привлекли внимание ребенка, холодного снежно-белого цвета.
Ее спутник по-стариковски поджимает губы.
-Терпеть не могу подобные места. Как в муравейник зашел. Раньше, когда столько людей одновременно бегало в одном месте это значило либо война, либо чума. Вот чума на эти праздничные затеи, кстати! - в угольно-черных глазах юноши горит пламя и не похоже, чтобы оно когда либо стихало хоть на миг.
-Дедушка, не ворчи, - хрустальный голос Саломеи звучит нежно и чуть насмешливо. - Раз в сто лет ты же можешь сделать приятное внукам и сходить с ними туда, куда им хочется?
-Внукам?! - юноша резко останавливается. - То есть, мои остальные внуки тоже где-то тут ходят?
Саломея улыбается и кивает. Она считает, что просто послать кого-то купить подарок, конечно, можно и все богатые важные дедушки именно так и делают, но это же скучно. Играть куда интереснее.
Они останавливаются у одной из витрин. Саломея смотрит на свое отражение, склонив голову к плечу. Отражение поправляет белокурый локон и улыбается.
Из-за подобной улыбки Ирод и распрощался с рассудком, раз увидев.
Из-за подобных улыбок начинались войны.
Но Саломея совершенно не хочет войны сейчас. Сейчас ей куда интереснее продолжать играть в человека. Она церемонно опускает пальчики на локоть Амира и следует дальше, попутно допытываясь у древнего вампира о том, что ему подарить.
Амир хмурится, ворчит и всячески демонстрирует свое раздражение, но довольные искры во взгляде выдают его с головой.
-Много цветов, но все не те, - говорит Саломея, проходя мимо, и пошлые алые розы, полуувядшие и утратившие запах, меняют цвет на белоснежный, а в воздухе разливается свежий и холодный аромат. - Смотри, разноцветный фонтан. А почему он разноцветный?
Несколько капель воды едва не попадают ей на платье и она делает крохотный шажок назад.
Водяная переливающаяся радуга завораживает и нравится ей. Почти как играть, танцевать и создавать красивое.
-Дедушка, а почему нас называют безумными? - подбегая к краю балкона и заглядывая вниз. Так все эти люди и правда похожи на муравьев.
-Дураки потому что, - ворчит Амир, отводя девушку от края и вновь беря за руку.
Тысячи лет рассыпаются осколками витражей, собираются вновь и восстают в новых, причудливых формах, сияют под неотличимым от настоящего солнцем и поражают великолепием. Тысячелетние витражи — иллюзии Лигаментиа, таких мощных и невероятно опасных, таких чудовищных и безумных.
И таких, как сейчас, радостных и непосредственных, таскающих за собой одного старого вампира за подарками.
В нежной улыбке Саломеи все те же тысячелетние витражи. Но отблеск их сейчас светел и чист.
В подарок для Аэлирэнн
про Кейру и Урсу
Глухо рокочут барабаны войны, вздыхают пески и звенит железо — все эти звуки приносят с собой на холодный Север своенравные и гордые дети юга.
А вместе с ними в чужие земли приходит маленькая незаметная тень, которая старается стать еще меньше и еще незаметнее, мелкими тихими шажками пробираясь мимо всех этих огненных и сильных.
Кроме только одного. Рядом с ним маленькая тень задержится, чуть подольше постоит, чуть подольше будет протягивать чашу с вином.
Или даже посмотрит на него. Украдкой.
Потом, когда выгнет хребет земля и завертится кровавая карусель, потом, когда схлынет безумие и отгорят погребальные костры, маленькой тени не нужно будет больше скрываться.
Азартом горят темные глаза, когда она скрещивает меч с ним, с тем-самым, который успел за время, пока она пряталась, умереть и воскреснуть тысячу раз. Если бы обман раскрылся, то смерть ждала их обоих.
Да и демоны пустынные с ней, со смертью! Не так страшна она, как страшно — не обнять больше.
Много-много лет спустя, когда закончится земной путь маленькой тени, она выйдет к костру посреди ночной пустыни.
-Хочешь ли о чем то узнать, душа? - спросит Юноша-Смерть и маленькая тень кивнет.
-Попросить, - тихо скажет она. - Можно я... подожду его?
Еще не знает, что долго ждать не придется — волчья тень уже летит над песками, он бежит, сбивая лапы, и ему все равно, жив он или мертв.
Она его ждет и он совсем скоро будет рядом. Навсегда.
В подарок для Тэллиэн
про Маэлгуна-Господин, хотите яблоко?
Рыжему отчего-то нравится теперь это «вы» и он продолжает называть Асгейра так.
-Откуда, Маэл?
-Нашел, - блещет улыбкой юноша, глядя совершенно честными глазами. Ну, не уточнять же, в чьем саду нашел и при каких обстоятельствах. Тем более, что никто не видел все равно. -Нашел, помыл, принес. Хотите?
Асгейр смеется и принимает круглый красный дар. Удивительно сочный он оказывается, спелый и хрустящий.
Рыжий феномен, обретенный в Сейхерелле, редкостно талантлив, причем в разных сферах. Переодеть его в дорогие тряпки, выучить паре оборотов — никто не отличит от сына лорда. Попросить пошпионить — и юноша растворяется в окружающей среде так быстро и органично, что, кажется, будет рядом сидеть и не заметишь. А так же, Маэл обладает острым умом, цепким и пытливым, прекрасной памятью и, как будто этого всего мало, очень быстро соображает.
Далеко, в общем, пойдет и это видно уже сейчас.
Асгейр любит говорить с рыжим, рассказывать истории и задавать разные задачки. Маэл щелкает их как орехи и просит придумать еще. Таких «задачек» у меча за многие века накопилось прилично, так что заканчиваться они не собираются.
Тренируя юношу на мечах, Асгейру видится в Маэле отличный лучник и когда их небольшому каравану случается завернуть в Вуд, лорд долго выискивает подходящее оружие.
Ярмарка для Маэла праздник. Он возвращается на постоялый двор довольным рыжим котом, обожравшимся сметаны и при этом умудрившимся не лопнуть. Столько всего нового! Столько всего интересного!
Ну и столько всего удалось спереть, то есть найти, конечно. Но во-первых надо быть внимательнее, во-вторых никто не видел, в третьих на этой ярмарке можно и не столько найти, жаль карманы не бездонные.
-Я тут слышал, что кто-то рассказывал о том, что знает сильный обряд на удачу, - внимательно глядя на Маэла говорит Асгейр. - Мол надо в полнолуние выйти к муравейнику, зажать в руке голову черного петуха, снять штаны, и, сев в этот самый муравейник, громко кликать духов. Ты не знаешь, кто это такой знающий мог бы быть?
Рыжий щурит довольные смеющиеся глаза и пожимает плечами.
-Не, откуда мне знать. Я вообще в этом не разбираюсь.
Конечно, это не он. Где уж ему, да-да.
@темы: РИ, "Лестница из Терновника", "Меррольд", Творчество
-
-
28.12.2013 в 21:47ломко и холодно - и ощущение, как от раздавленного в пальцах хрустального бокала - стекло под кожей и саднит, не вытащишь.
Я наконец-то понял, в чем дело.
...можно, к себе заберу текст, чтобы не потерять?
-
-
28.12.2013 в 22:05спасибо) А в чем как ты понял дело?
Текст - конечно можно, это же твой подарок)
-
-
28.12.2013 в 23:26-
-
28.12.2013 в 23:30А они - это кто?)
-
-
28.12.2013 в 23:32-
-
29.12.2013 в 00:41-
-
29.12.2013 в 00:49Про Кейру и Урсу - очень люблю их историю.
-
-
29.12.2013 в 02:29Очень ярко всё это видится.
Муравейник!
Такая картина будущего делает Мая сказочно счастливым. Это, в общем-то, просто предел его мечтаний о жизни.
-
-
29.12.2013 в 03:35А оказалось, это я не понимал, что он хотел быть не просто любимым, а единственным.
И в этом трагедия разной любви. Странно, правда? Два существа любят друг друга - и их любовь все равно невзаимна. Винченцо сын ему, но не сердце - и они разбивают сердца друг другу, хотя оба по-своему любят и оба по-своему же не понимают.
-
-
29.12.2013 в 11:35Какие разные зарисовки и насколько разное послевкусие:-)
Спасибо!
-
-
29.12.2013 в 12:10Чароит., у нас с тобой очень разные взгляды на то, что есть любовь и какая она может быть)) И то, что для тебя она - для меня нет. А так как наши персонажи опираются на наши взгляды, то и получаются такие расходняки.
Найерлисс, спасибо) Конечно, разные, об очень разных персонажах же)
-
-
29.12.2013 в 12:11-
-
29.12.2013 в 13:17-
-
29.12.2013 в 14:41-
-
29.12.2013 в 15:48И отдельное спасибо за момент с Поединком. Он был очень важен.
-
-
29.12.2013 в 18:15-
-
29.12.2013 в 21:48Тами Морок, хорошо)) Ну, он действительно мне таким увиделся в этом самом будущем)
-
-
01.01.2014 в 15:41