Добро раздается в порядке пришествия вдохновения. Комменты к добру приветствуются не только от тех, кому добро написано)
Для Тами Морок. Белый Город. Открытие пути между Тварным миром и Лаэр. Верность, Ложь, Похоть."- Не было никакого вчера, Верность". Юмор.
Какой сегодня день?
-Просыпайся, мой серебряный, - ласково прошептал Крейди на ухо Верности, склонившись над спящим. Нежный голос черно-алого ши несколько контрастировал с тем, что Похоть изволил взгромоздиться на грудь Себастьяну и на данный момент одухотворенно щелкал когтями, выбирая для оных точку приложения.
-Просыпайся, Верность, - с этими словами Крейди улыбнулся и запустил когти в большую ягодичную мышцу жертвы. Весьма, надо сказать, чувствительную.
Верность взвыл, распахнул глаза и скинул с себя охамевшего в край наглеца.
-Ты что творишь, бубах-перекормыш?- хмуро поинтересовался Верность, садясь на постели и растирая пораженное когтями место. – Клянусь … чем бы поприличнее то? Клянусь вот этим кинжалом – еще один такой номер и ты с ним встретишься. Вплотную.
-Ах, ну ты все только обещаешь, - кокетливо потупился Крейди, улыбаясь и глядя совершенно на другой «кинжал» Верности.
Себастьян хмыкнул и накинул на себя простынку.
Как-то не следовало оно, да.
- Зачем ты меня будил? – по щелчку пальцев черно-серебряного с ближайшего кресла воспарили штаны с рубашкой и неторопливо поплыли к хозяину.
-Ты забыл какой сегодня день? – Крейди грациозно махнул длинной стройной ногой и с другого кресла взлетела алая шелковая туника. Находясь в игривом настроении, Похоть предпочитал бросать заклятия с ноги.
Себастьян быстро перебрал в памяти все важные даты. Государственные праздники, день рождения монарха, день смерти монарха, осенний, зимний, летний и весенний балы. Оставалась чья-нибудь свадьба. Верность озадаченно скосил глаз на лениво одевающуюся Похоть.
Ну нет. Ну не может же быть. Ну не мог он пообещать на нем жениться.
-И какой сегодня день?- осторожно поинтересовался Себастьян.
Крейди застегнул – чисто символически – тунику и вздохнул, укоризненно глядя на собрата:
-Сегодня – теоретически – должен снова открыться путь из отсюда - куда надо.
Радость и облегчение на лице Верности получились сообразными важному событию, хотя само по себе черно-серебряного ши это самое растреклятое событие не радовало абсолютно.
Но хоть не свадьба.
-В Лаэр… - напустив на себя важный и задумчивый вид, протянул Верность. Для контраста с внешним величавым спокойствием, в мыслях плясал одуревший канкан. «Не хочу назад! А надо! Мне хана, Владыка в гневе! Тридцать лет, тридцать лет! Я конечно не виноват, но только будет кто разбираться?».
Тридцать лет Верность не появлялся в Лаэр и был этим совершенно счастлив. Он не отказался бы и еще тридцать лет так прожить, и еще тридцать, а может и еще. Но оставался вопрос – как это сделать…
-А почему у нас так мрачно? – поинтересовался внезапно вышедший непосредственно из стены Ложь. Он, гуляя по Меже, не утруждал себя сличением реальностей. Окинув присутствующих взглядом, он мягко улыбнулся:
– Неужели тебе, о Верность, не хочется вновь стать по левую руку от Владыки, мчаться в его свите, пить лунный свет из серебряных кубков, любоваться Им, грозой и вьюгой…
Если его не остановить, Ложь мог говорить так часами. Крейди вздохнул, надул губы и сел полировать когти. Верность с каждой секундой мрачнел все больше
-Брейг, хватит так откровенно эээ… восторгаться Владыкой, - прервал его Верность. – Еще немного - и Крейди перевозбудится, изобразит нам Брэннина и раньше чем через три часа мы отсюда не уйдем.
Крейди фыркнул:
-Ты, Верность, мечтай, но в пределах разумного. Владыку им изобразить, - сдувая с наполированного ногтя пыль. - А кто потом меня собирать по всей Меже будет? Вы? Вот что-то мне подсказывает, что нет. И вообще – мы идем или куда?
-Идем. А куда? – изогнул бровь Ложь, которому все эти шуточки относительно Владыки изрядно портили настроение.
-В ту деревушку, где тридцать лет назад смертные Врата прибабахали, - охотно пояснил Крейди. – По идее, сейчас они должны бы открыться.
***
-Я думал – будет более пафосно, - вполне искренне признался Ложь, глядя на то, как в воздухе не несколько мгновений полыхнула арка и осыпалась пылью. Так себе спецэффектик. Пых – и все. А ведь какой ритуал был…
Похоть, вальяжно разлегшийся на травке возле ручья, потянулся и зевнул.
-Ну, мальчики, кто первый на вернуться? Верность?
-Вернуться? – Верность весьма достоверно изобразил полную невинность и недоумение. –Я, как уже говорил вам, совершенно не стремлюсь обратно. Брейг вот стремится, да, Брейг? Как ты там говорил про, - Себастьян принял сообразную позу, - стоять за его плечом, лететь подобно ветру…
-Очень похоже, - процедил Ложь и улыбнулся как можно более сладко. – Но куда уж мне лезть на твое место, Верность. Ты вернешься…
-Зачем?
-А то ты сам не догадываешься? Чтобы, - вдохновенно улыбнулся Брейг, но всю песню испортил Крейди.
-Чтобы огрести, - сообщил Крейди, индифферентно макавший длинный черный коготь в ручей и параллельно слушавший разборки Высоких. – Причем так огрести, за все тридцать лет и три года. Конкретно огрести.
-Ладно тридцать, но еще три года то откуда?
-Так это процент за те тридцать, - улыбнулся Похоть и, с умилением взглянув на звереющего Себастьяна, прикрыл глаза. - Ладно я! У меня ноги и язык длинные. Брейг тоже открутится – у него язык подлиннее моего, хоть и не такой умелый. Ну, а тебе без вариантов. Ни ног, ни языка.
-Готов оспорить. Вчера…- прошипел черно-серебряный. На Похоть эти слово произвело прямо –таки бодрящий эффект. Он вскочил на ноги и, метнувшись к Верности, закрыл ему рот рукой.
-Не было никакого «вчера», Верность, - сделав страшные глаза, прошептал Крейди. – И нас с тобой в этом вчера тоже не было. Ты гулял со своей Мечтой, я мирно где-то трахался, - вплотную приблизив губы к уху Себастьяна, сладко пел Похоть. - И только попробуй при Лжи брякнуть, что я с тобой _просто разговаривал_ ночь напролет.
Верность усмехнулся, искоса глянув на заинтересованного всей этой сценой Брейга.
-Не скажу. Но ты идешь первым и своим длинным языком, и своими длинными ногами обеспечиваешь мне как можно более теплую встречу при Дворе.
-Договорились, - в алых глазах сверкнула радость. Лишний раз щегольнув ногами, задницей и грацией, черно-алый ушел в Лаэр.
-Теплую, говоришь, тебе встречу, - следом за ним шагая на Межу протянул Ложь и усмехнулся. – Будет тебе там тепло, Верность…
Для Полосатое. Фэндом: коллективное бессознательное, то есть фольклор (сказки все того же Альбиона, кроссовером с чем душе угодно). Ключевые слово или фраза: "От меня до тебя только пара шагов/ Этот мир поделен на друзей и врагов." (с) Персонажи: духи/фэйри времен года, в частности Осень. + кто угодно. Романс, Зима/Осень.
Я близко
Молочной белизны твоей кожи и янтарного меда твоих волос не забыть никогда мне. Единожды поймала ты меня в плен, опутала чарами, лишь вскинув взгляд один - так кричат птицы, взлетая в серое небо, так опадают листья с деревьев.
Чуют. Знают. Меня – чуют и знают.
Ах, вечно мне гнаться за тобой сквозь лес, нахлестывая коня. Под копытами его золото твое – драгоценное, драгоценное золото – обращается серебром. Спешиться, пасть на колени в это золото, полные горсти набрать, прижать к сердцу в грезе – не золото, а тебя, недостижимую, держу в объятиях.
Стонет и смолкает лес. Дохнуть лишь раз и набросить полог тишины, белый пушистый полог, под которым умрет все живое. Зверь. Птица. Человек.
А что не умрет – уснет.
Легка твоя поступь, ни следа не оставят изящные ступни на лесных тропинках. Как верный пес – одержимый, бешеный, люди убивают таких – лечу я за тобой, в надежде хоть кончиками пальцев прикоснуться к тебе.
Хоть на миг ощутить сладость меда на губах, аромат спелых яблок, тепло золотого света.
О, дай мне догнать тебя и согрей меня, и навечно останься со мной! Лишь со мной.
Но стынет на губах моих иней и снежная вьюга мне вместо твоих объятий. Железо и серебро зубцами в виски мне, а на твоих волосах застыл драгоценной короной закат. Лишь раз прикоснись ко мне – и отпущу тебя.
Не убегай. Со мной, лишь со мной останься, золото мое, ах, если бы, если бы мое…
Вечно мне гнаться за тобою, безнадежно и одержимо.
Настигну однажды и что станет тогда с тобою? Как теплой коже твоей придется сталь морозных доспехов, как хрупким плечам твоим мои острые когти? И будешь ли так же нежна ты со мной, мечта и страсть, отогреешь ли меня наконец?
Или падешь под ноги мне мертвой и следом я паду на колени – в слепящую ледяную белизну, равнодушную и жестокую – в тоске и отчаянии, звериным воем разорву небеса, да только поздно будет. Не верну тебя и не станешь теплой.
Все дальше мне бешеным галопом – и разбегаться будут зверь, и птица, и человек – и на седле повезу тебя, мечту мою, застывшую навечно слабой тенью самой себя.
Так беги же прочь. Беги от меня и никогда, никогда не оборачивайся.
Остановишься – замерзнешь.
Я близко.
Картинка, вдохновившая:
Для Аэлирэнн. Разговор Гермионы и Гриндевальда о целях и методах. С её стороны - серьёзный, а вот будет Геллерт серьёзен или насмешлив - это уж как получится. Жанр - какой выйдет, фраза - "Вы меня не переубедите". Кабинетка по ОФ, джен.
О кошках и солнце
Так странно и неправильно видеть в теле хорошо знакомого человека, друга и наставника - совсем другого. Совсем не друга и совсем не наставника.
Гость держится иначе чем хозяин. Немец ходит с прямой спиной, расправив плечи, гордо держит голову, улыбается, смеется. Ремус никогда так не смотрел - прямо, открыто и насмешливо. Никогда не вел себя так спокойно и уверенно.
Так, словно он очень сильный человек.
-Фройляйн, домовые эльфы наравне с магами – это худшее, что я слышал за последнее время, - смеется немец, пристально глядя на девушку. - Хотя нет, почти худшее...
-А что же на первом месте? – любопытство сгубило не одну кошку. Интересно, как эту поговорку воспринимает проф. МакГонагалл? Да и к чему сейчас в голову она лезет?
-«Дер вервольф!» - кривит губы Геллерт и снова смеется.
Он вообще много смеется. Саркастично, издевательски, искренне. По всякому. И глаза у него при этом горят нездешним каким-то огнем. Неправильным, неуместным, слишком ярким - хочется прикрыть глаза ладонью.
Словно сквозь плотно задернутые пыльные шторы бьет слепящий солнечный свет. Такая ассоциация приходит в голову девушки, пока она смотрит на немца в теле профессора Люпина. Гость носит это порядком потрепанное тело с небрежным изяществом. Так, наверное, побежденные короли носили тюремные обноски – так же как меха и парчу, высоко подняв голову.
Ей всего пятнадцать, ему уже за сто. И она с ним спорит. Тоже задрав подбородок и бесстрашно глядя в глаза, потому что вдруг стало очень важно доказать этому волшебнику свое мнение.
Геллерт Гриндевальд. Темный волшебник, по вине которого погибли тысячи тысяч и пролились океаны крови. Великое Благо, обернувшееся Великим Злом.
Золото и солнце.
Она встряхивает волосами, отгоняя неуместные ассоциации, и продолжает с жаром доказывать волшебнику, что имеют домовые эльфы права, впрочем, уже понимая весь идиотизм ситуации, но продолжая убеждать и обосновывать.
Немец мягко смеется, чуть склонив голову к плечу и щурит глаза:
-Фройляйн отшен тороги томофики? – вкрадчиво спрашивает он с нарочито гротескным акцентом и протягивает руку в сторону Кикимера, указывая на него. – Отчего же фройляйн не заведет себе парочку?
-Вы не понимаете! Они должны быть по-настоящему свободными…
-А кто по-настоящему свободен, фройляйн?
Гермиона не находит ответа сразу. Немец ставит локти на стол, сплетает пальцы в замок и опускает на них подбородок.
-Я понимаю, что вам очень хочется меня убедить в том, что фот эта табуретка, - взглядом указывая на домовика, - заслуживает быть гражданином магического общества. Увы, это не получится даже у такой очаровательной девушки, - пожимая плечами и улыбаясь.
Золото и солнце в этой улыбке. Теплой и яркой.
Конечно, где-то за ней, за этой улыбкой там еще будет очень много крови, не менее теплой и яркой. И не стоит забывать о целях и методах, которыми пользуется этот человек.
-Расскажите про Нурменгард? - как-то сама вылетает эта фраза и Гермиона снова вспоминает поговорку про кошку. Хорошая ведь поговорка, дельная, но...
Она ведь не кошка, верно?
Для Li-sa. Белый Город, брат Лукреций/братья инквизиторы/пленники люди или нелюди. Ключевая фраза *Серпом по яйцам*.Юмор.
Подарок
Брат Лукреций скорбно обозревал монастырский двор. Слезы наворачивались на глаза от зрелища, которое им открывалось, но святой брат был суров и стоек.
В обитель приперли статую. Да что там статую! Это был монстр среди статуй, прямо таки памятник Господу Богу в натуральную величину.
Его Святейшество решил сделать славным братьям подарок, вышедший из под резца печально известного скульптора Зура Церета. Так сказать, увековечить заслуги в металле и камне.
И теперь было совершенно неясно – куда эти увековеченные заслуги девать, такие громадные. Отец Рафаэль,на плечи которого изначально легло сие бремя, как только увидел подарок, ликом сделался бледен, процедил сквозь зубы Лукрецию, что занят мол очень и исчез, аки бес.
Господи прости.
И вот теперь Лукрецию решать – куда девать это чудо.
Статуя была исполнена радостного идиотизма и кристально чистой веры. Некий муж, с печатью благостной дурости на лике, воздевал к небесам крест одной рукой, а во второй руке сжимал талмуд с непонятным названием. С одного бока у мужа висел топор, с другого четки, а нога, обутая в сандалик, попирала голову какого-то плода любви птички с ящеркой.
Автор, наверное, думал, что изобразил дракона.
Тонзура крестоносного идиота ярко блестела под зимним солнцем и пускала солнечных зайчиков по мрачным стенам обители.
С одной стороны – подарок от Патриарха не выкинешь и на задний двор не поставишь.
Но и в ризницу впереть никак невозможно.
Во дворе оставить? Голуби засрут, птицы божьи. Послушники замучаются оттирать потом этот подарок.
Да и пусть бы послушники замучались, им на пользу, труд облагораживает. Но как-то оно не подобает, чтобы подарок то голуби засрали. Они, конечно, птички Божьи, но все равно. Если он будет еще и загаженный, то на этот памятник вообще без слез никто взглянуть не сможет.
-Ты чего такой мрачный? – пихнул Лукреция в бок брат Бенедикт, вышедший во двор подышать свежим воздухом. Последний был очень любим добрым братом за то, что сильно способствовал пищеварению.
Брат Лукреций молча указал на сияющего тонзурой огромного идиота.
-Куда его поставить? – с надеждой и легким отчаянием спросил он собрата по вере.
Брат Бенедикт неторопливо разгладил рясу на желудочной мышце, перебрал четки и сообщил:
-В тюрьме поставим, - изрек он, с улыбкой созерцая чудовищную статую. Улыбка брата Бенедикта никогда не предвещала ничего хорошего. – Там места много, да и полезно будет…
-Изверги. Сволочи. Как у них руки то поднялись, - жаловался прикрепленный к тюрьме бубах своему вольному сородичу. – Ты представляешь, они в тюрьме такой кошмар поставили – без слез не взглянешь. А всем господам, которые там сидеть – на это смотреть безотрывно. Из камер вид в аккурат на нее… А ты сам знаешь, благородным бессмертным подобное уродство – как серпом по яйцам. А эти изверги еще и издеваются, каждое утро лысину этому кошмару полируют. Звери эти инквизиторы, звери…
Для Sehn Sucht. Рейтинг, ангст. Персонажи: некто правитель (король, военачальник.. просто начальник) и либо подчиненный, либо партнер, союзник. Тема: смена ролей. "Переведём наш разговор в другую плоскость". Ориджинал, ангст, NC-17.Осторожно, высокий рейтинг, порнуха, гомосятина, мат. Кому не нравится - под кат не лезем)
Последняя Застава
Нового коменданта крепости я увидел похмельным утром первого дня весны. Распинали нас, водой холодной в морды зарядили и построили утром на плацу. Все никакущие, еле глаза продрали, кое-как встали по стойке смирно. Перегаром шмонит – Славные Боги! - прям висит перегарище смрадной тучей над нашим бравым войском. Ушастый Хло рядом со мной пыхтит и задницу чешет. Я его в бок пихаю но так, скорее для вида.
Где это видано, чтобы наутро после весеннего праздника на рассвете вставать? Я бы еще понял, если бы война. А так ведь нет - просто прислали очередное большое начальство взамен утерянного.
Вышел вперед сотник наш и давай орать, что, мол снизошло на нас, скотов тупых, превеликое счастье. Прислали нам с самых что ни на есть верхов, чтоб им лопнуть, господина начальника крепости.
Бойцы на мордах что-то радостное даже изображать не пытаются. Надо сказать, что мы, Последняя Застава, на отшибе самом стоим, к нам вечно служить всякий сброд гонят. Из тюрем, разбойников бывших, провинившихся сильно перед короной. Народ тертый, всякое повидавший. Управляется хреново, ясное дело.
Ну, думаю, щас покажут нам причину нашего раннего подъема, начальничка нашего. Небось будет такая ряха наетая, кабан здоровый да лютый. Словом, копия Дира Медведя, который до него тут в главных сидел. Суровый был, жесткий, командовал хорошо, да вот незадача – немножко помер.
И выходит вместо ожидаемого великана с луженой глоткой пред наши мутные очи самый натуральный альв. Ростом мне хорошо если по плечо будет, в плечах и талии узкий, у пацанов пятнадцатилетних и то спины шире. Кожа белая как снег, волосы длинные, в косу собраны, цветом как пепел с серебром. Одет в одежды длинные и богатые, как это у всех варлоков принято, смотрит надменно и сквозь. Глаза у него бледные, прозрачные, зрачок с иглу - и прямо куда-то внутрь смотрит.
Ведьмин народ, одно слово. Хлюпики на вид, а скажут слово волшебное и хана хорошему бойцу.
Альв назвался по-ихнему, по ведьмински. Если на наш язык переводить, то Лед получится. Какой-то. Не то серебряный, не то еще какой – я плохо по их, альвьему понимаю. Но звучало красиво.
Идет, значит новое наше начальство вдоль наших похмельных рядов, рожи наши рассматривает. Косой Барн, что в конце строя стоял и вчера в пустой бочке из-под крепленого уснул, сослепу и сдуру решил, что нам бабу в командующие прислали. И высказал это свое решение, значит.
Альв кистью тряхнул и пальцами щелкнул.
Матюгнулся сотник да погнал мелких, чтобы они в совок Барна смели да выкинули. Ничего был боец Косой Барн, только пил и говорил много. Помянем вечерком.
А Льду ведьминскому как все равно. Он тут человека только что сжег до пепла и на морде его альвьей ни одна мышца не дрогнула. Красивая у него морда. Для тех, кто понимает, конечно, в этом деле.
Вот спору нет, бабы, они красивее бывают. Некоторые. Но в крепости у нас с бабами всегда плохо было. Так еще с Тагара Женоненавистника повелось, его, как говорили, одна какая-то женщина обманула жестоко, а он с тех пор их всех ненавидеть стал. И в крепости у себя конечно терпеть не собирался.
«Ебите коней, гусей, пленников, да хоть друг друга. Но, пока я жив, ни одна пизда по моей крепости бегать не будет». Вот так и сказал, как отрезал. А потом оно как-то так и повелось. После него следующий начальник вроде пытался нам жизнь скрасить – шлюх сюда выписывал, наложниц себе и сотникам. Плохо вышло. Драки пьяные из-за шлюх, наложница сбежала одна с картами местности – шпионка оказалась, горцами засланная.
В общем, как-то мы без баб. Вернее как. Есть у нас тут несколько баб, но они свои, мечами машут – дай Славные Боги так каждому махать. Трахаются конечно, а как же. Только от мужиков в этом вопросе мало чем отличаются. Пленников держим, есть те, которые сами к нам приходят – за еду и кров. Ну и между собой тоже дело бывает. Что уж тут. Бокам всегда теплее, когда у них рядом другие бока есть. Да и за жопу в бою поспокойнее как-то, когда ее, эту жопу, прикрывает кто-то, прекрасно и близко этой самой жопе знакомый.
Варлок тем временем остановился передо мной и смотрит.
-Как звать, чем отличился? – это он у меня на плече цепь заметил наградную. Лучший я мечник в этой крепости, да уже три года как лучший. Перекинул я, значит, косу воинскую через плечо вперед – гляди, альв, сколько в нее шнуров алых вплетено – грудь вперед выпятил, плечи расправил и вперед шагнул:
-Ормом Упрямым, - говорю, - люди прозвали. Три года как лучший мечник в Последней Заставе.
Мелькнуло у него в глазах что-то такое, да не разглядел я.
-Вот как, - голос у Льда под стать его имени – тихий, холодный, звонкий и дрожью вдоль хребта отдается. – Что ж, Орм Упрямец, запомню тебя.
И дальше пошел.
А я шаг назад сделал, в строй и понял, что в штанах у меня натуральное восстание происходит. Картинки всяческие в голову лезут, о том, что хорошо бы с господином начальником крепости сделать много всякого интересного, от чего у него на белой коже румянец появится, а взгляд теплее станет. И кричал он чтобы, а то уж больно интересно, как оно звучать будет.
Тут варлок, которого я в фантазиях уже успел разложить по-всякому, на середину плаца вышел. Говорить что-то нам будет. Я себе, значит, мысленно по роже отвесил, штанам приказал сдерживать революцию, взор вперил в небеса и слушать начал. А то не дело – мало ли он прикажет каждого второго повесить, а я, замечтавшись, и не услышу.
Говорит Лед вроде негромко, а слышно его при этом всем. Спокойно так говорит, уверенно.
О том, что через месяц либо мы их, либо они нас. Фарр Безносый с Горного Отрога свое войско ведет, а вместе с ним еще южные племена и наемники. Много их. Золото без счета отмеряют тем, кто согласится воевать на их стороне, а уж если кто из крепости согласится перебежчиком стать – так и вдвойне тому заплатят.
И если какая сволочь согласится, то он, альв, собственноручно этой сволочи яйца отрежет и в уши предателю вденет, заместо сережек. Или в глотку свинца нальет. Или в задницу.
Много золота у горцев, много. Но яйца как-то дороже. А у варлоков фантазия побогаче, чем у горцев.
Глядишь на альва и очень верится – этот из-под земли достанет и жрать эту землю заставит. Лед еще дальше говорил – про новый распорядок и режим, про усиление постов, про награды отважным, но я уже вполуха слушал. Смотрел на него. Холодный, надменный, сильный. Одно слово, лед. И альв. И господин комендант крепости. И варлок. В него верилось - и что наградит, и что отрежет.
Только трахнуть его все больше хотелось.
Проходил я с бунтом в штанах примерно месяц. Не могу прямо – вижу его и встает, замечательно и гордо. Сразу мысли в голову лезут – а если вот его сейчас к стеночке прижать, да губами по шее провести, да между ног его ухватить половчее – а что будет?
А проверять как-то ссыкотно. Участь Косого Барна прям-таки перед глазами. Да и как к нему подступишься, к отродью ведьминому. Гоняет нас в хвост и в гриву, сотников чехвостит, но чтоб по-людски выпить с кем или там по плечу хлопнуть дружески – хрен.
Статуй ледяной. Я мимо него ходил, поглядывал. Ухватить не решился. Думал много.
Слышал я, что некоторые альвы могут мысли читать. Этот вроде не может. Иначе бы либо уже дал мне, либо повесил.
И вот за два дня до предполагаемого штурма вызвал он меня к себе. С чего это вдруг честь такая рядовому мечнику? Ну, лучшему в крепости, конечно, но тем не менее, даже не десятнику. Я на всякий случай причесался, помылся, штаны новые надел и пошел.
Постучался, голову в приоткрытую дверь сунул. «Вызывали?» говорю, а глаза у меня чуть не на лбу при этом.
Альв обычно сдержанный такой, всегда опрятный, волосы в косу убраны волосинка к волосинке, одежда выглаженная, на сапогах ни пятнышка. А тут – Боги мои Славные, как подменили нашего ледяного. Валяется в кресле – волосы в беспорядке, рубашка на груди распахнута, пояс на штанах завязан так, символически. На столе и под столом бутылок несметное количество, на роту бы хватило. Огрызки какие-то кругом, объедки.
Глаза у варлока шальные, румянец на щеках.
-А, - смеется, - проходи, воин. Хочешь вина?
Прямо на моих глазах он берет и перегибается в талии, наклоняясь куда-то за кресло, выгибая спину и отставляя задницу. Тянется за бутылкой, пьет прямо из горла и алое вино течет у него по подбородку и шее. Как в этот момент я радовался, что штаны новые надел! На них шнуровка спереди крепкая, а то я прям боялся, что лопнет. Ну, я глаза в пол и давай про себя вспоминать сколько ступенек на большой лестнице. Потому что лежит он весь такой пьяный и соблазнительный, ногу на подлокотник кресла закинув – вот прямо бери и трахай. Но чует моя жопа – не так что-то тут. Вот не так.
-Нет, - говорю, - господин начальник крепости. Не пью я.
Он бровь приподнял и взгляд у него более цепким стал.
-Это почему?
-Дурею, - пожал плечами. – За языком не слежу, да и за другими частями тела тоже. Потому и не пью, что спьяну херню творю, а наутро разгребать. Да ну. Вот и бросил.
Он бутылку отставил и меня пальцем поманил.
-Подойди, воин, - а голос у него усталый такой. По-настоящему, не притворно. Я как ближе подошел, так и заметил – глаза у него запали, тени под ними синие. Белки красные. То ли пьет давно, то ли не спал совсем. А он совсем трезво на меня смотрит и писульку какую-то протягивает. Прочитай, мол.
Я прочитал, наискосок, но мне хватило. Сразу понял, чего он тут так нажирается. Разведка пересчитала то войско, что движется к перевалу под началом Безносого. И войска того примерно в три раза больше, чем мы месяц назад насчитали.
-Это как они? – я отложил бумажку. – Откуда они людей набрали столько?
-Золото людей манит, - откинул голову на спинку кресла и ладонями глаза прикрыл. – Вот оно и сманило столько.
Губы у него от вина влажные. Алые. И привкус остаться должен. Я как прикипел взглядом к ним – а он заметил.
-Через два дня умирать будем, воин, - взглянул на меня, усмехнулся. Я глаза отвел. Трезвый он совсем, варлок хренов. Прикидывался зачем-то.
-Что ж, - говорю. – Будем, значит. На то здесь и поставлены – умирать, да за собой тащить как можно больше жизней, в дар Другим Богам.
Лед пальцами побарабанил по столу, а потом взял, смахнул со стола все эти карты с книжками и рубашку через голову стащил.
-Иди, - негромко так, - ко мне, воин. Знаю, давно хочешь. Да и я – давно…
Кожа у него в полутьме светится. А плечи узкие, кости видны. Ключицы выпирают, острые такие.
-А что ж тогда, - у меня аж в яйцах зазвенело, как я его к себе притянул, - раньше не звали то?
-Да повода как-то не было, - повел плечом альв и глаза прикрыл свои ведьминские.
Гибкий он, сильный и губы у него сладкие от вина. Пояс я на нем развязал, посадил на стол и целовать начал, долго, медленно, руками по телу водил. Хотел запомнить наощупь, чтобы потом вспоминать как можно лучше и подробнее. Альв был как вода текучий, гладкий, мышцы под прохладной кожей перекатываются. Ноги ему раздвинул, животом прижался к нему – а он бедрами меня стиснул и трется всем телом. Давно, видать не было никого.
И в глазах у него снова такое что-то, что и выразить то нельзя, почувствовать только. Глажу его, смотрю ему в глаза и думаю - либо он мне голову отрежет за то, что я сейчас сделаю, либо угадал я. А если и отрежет – не жалко. Один хрен – умирать послезавтра.
Ухватил я его покрепче, намотал его косу серебряную на руку, голову назад ему отогнул, в шею зубами впился. Он вскрикнул, глухо как-то, странно. И обнял меня за шею.
Я мысленно воззвал к Славным Богам и, на всякий случай, к Другим, руки разжал медленно, отстранился чуть и смотрю на него этак свысока.
-Что же ты, - цежу сквозь зубы, - так плохо крепостью командуешь, альв? Разведка спит, бойцы жиреют, а ты, небось, только и делаешь, что задницу всякому отребью подставляешь? – руку ему между ног положил и сжал. Не во всю, конечно, силу.
Он вздрогнул, зрачки аж во всю бледную радужку разошлись, губы приоткрыл. Не ожидал, понятное дело. И молчит. Не сказал ведьминого слова, не прибил меня на месте.
У меня аж сердце зашлось. Угадал я. Ну, держись, статуй ледяной. Отыграюсь я за весь этот месяц.
Связал я ему руки за спиной его же поясом, да на пол кинул. Сначала на колени, а потом на все четыре кости, раком то есть. Он драться пытался, только куда ему против меня без своей чародейской мощи – я почитай в полтора раза крупнее и сильнее. Плетки у меня под рукой не нашлось, так я его весом своим к доскам прижал, штаны стащил и косой его собственной его же и выпорол. Вскрикивал подо мной, извивался как змея, все сбросить пытался. Да где ему.
Хлещу его по заднице и бедрам косой этой серебряной, да отчитываю его по-всякому, примерно как нас сотник песочит, только в условиях других. Альв стонет, вскрикивает, но отвечает. Я уж потом не выдержал этого, пригнул его за волосы к полу и трахнул. Сначала мордой в пол, потом на спине, ноги его себе на плечи закинув. Так оно глубже получалось, да и смотреть на него мне нравилось – как Лед губы закусывал и голову по подушке туда-сюда перекладывал. Пальцами мне в плечи вцепился – я его трахаю, а он аж воет, настолько ему то ли больно, то ли хорошо. То ли и то, и то сразу.
Вцепился мне зубами в руку, я матюгнулся, прижал его к постели и загнал с размаху да на всю длину. Его аж дугой выгнуло, а глаза закатились.
-Укусишь еще - выебу так, что ходить не сможешь, - пообещал ему грозно.
Ну и, конечно, он укусил.
-Отродье шлюхино! - альв стонет, кровать скрипит, а я все думаю – Славные Боги, еще чуть-чуть. Пусть еще чуть-чуть все будет вот так – он подо мной, с ногами у меня на плечах, возбужденный и горячий, в голос воет мое имя.
Когда это все кончилось, я думал, он меня убьет. Или прикажет выметаться.
Но он послал меня за вином, а когда я принес еще, он, усмехаясь, протянул мне ременную упряжь и плеть с конюшни. Не жалуются варлоки на фантазию, что уж тут.
Тот самый штурм мы пережили. Не все, конечно, но Последнюю Заставу удержали. Сучьи Дети, отряд Гарра Мясника на помощь подоспел, ударил в тыл сборному войску Безносого Фарра. Нас к тому моменту оставалось всего ничего, но продержались.
Лед погиб незадолго до того как Дети прорвались. Страшно погиб. Голову его потом южане на пике подняли – нас устрашать как бы. Только мы, в отличие от южан этих засратых, воины настоящие. Мы с Другими Богами рядом всю жизнь идем.
Выиграли мы тот бой, словом.
Снится иногда мне господин начальник крепости в странных снах. Кто его знает, варлок все-таки был. Думаю я, у них с Другими свой договор.
Для Wotton. Амир, Стефания, Солнце. "На рассвете небо становилось молочно-белым"
Рассвет
Прага встретила удивительно теплым для сентября ветром и золотом листьев, брошенных россыпью в неспокойные воды Влтавы.
Прага встретила как умная, все понимающая женщина. Не бросила в лицо «куда сбежал, где шатался столько лет?», нет, напротив - обняла, прижалась, шепнула «скучала по тебе».
Прага встретила так, как встречают только дома.
Стоит, опираясь на перила Карлова моста молодой юноша, почти мальчик. Он одет в сшитую на заказ одежду из лучших тканей, у него длинные рыжие волосы, которые он носит связанными в хвост. Претенциозно. Ярко. Заметно. Сын богатых родителей? Ученик престижного колледжа? На указательном пальце правой руки горит алым огнем рубин, оправленный в золото. Прищурившись, мальчик смотрит на темные воды реки и глаза его также непроглядно черны.
Мальчику в этом году исполнилось две тысячи и двенадцать лет.
-На Востоке милосердие есть, - сварливо говорит Амир и поворачивается к стоящей рядом с ним женщине. Его спутница высока и стройна, одета в деловой костюм. Светлые волосы убраны в элегантную прическу, а в синем взгляде сейчас недовольство. – Если оно не вписывается в европейские рамки, то я то тут причем?
Стефания скрещивает руки на груди и от уголков ее глаз разбегаются лучики морщин – таких, которые возникают только в одном случае. Если долго смотреть на солнце. Она щурит глаза:
-То есть, ты хочешь сказать, что убить троих это по-восточному милосердно?
-Конечно, - фыркает Амир, - я же их быстро убил. Смотри, - протягивая руку с перстнем в сторону Влтавы.
Там, на самой грани между небом и водой, темными и мрачными, начинает разгораться светлая полоса.
-Страшно, - честно говорит спартанка. Она вообще всегда честна и открыта. Удивительная пара - говорят про Амира и Стефанию. Старый хитрый лис и прямая, как меч, воительница.
-Страшно, - соглашается асиман и берет женщину за запястье сухими горячими пальцами. – Но ты все равно смотри.
Восток светлел, рассвет разгорался, в небе вспыхивало все больше красок – нежно-розовый, фиолетовый, синий, голубой, молочно-белый. Все ярче, все красивее, все страшнее. А потом пришло оно.
Прекрасное божество, чей гневный лик был скрыт тысячелетиями и путь к которому искал все эти тысячи одержимый жрец.
Прекрасное божество, чей светлый лик тысячи лет помнила и любила верная жрица.
Минуты летят и с каждой из них божество становится все ближе. Алым золотом, почти кровью, разливается рассвет по водам Влтавы и первый луч падает на перила моста.
Вместе с этим приходит слепящая боль.
-Сон, - открывая глаза в кромешной темноте, говорит себе спартанка. Приглаживает волосы. – Только сон.
И разочарования в ее голосе больше, чем радости.
Для [J]Loegrin[/J]. Что-то отношенческое про Артура и Мордреда при дворе Камелота. "Яблочко от яблони недалеко падает", "ответственное поручение". Я помню, что ты хотел юмор и полегче, но получилось совсем иначе, ибо про их отношения "легко" не вышло. Много намеков на всякое.
Отравленная кровь
-Вы хотите сказать, что нам угрожаете? – сморщил нос сидящий на искусно вырезанном из камня троне король Клариваус.
Принц Мордред, стоящий во главе своей свиты, широко усмехнулся.
-Ну почему же «хочу сказать». Я просто вам угрожаю.
-Не бывать Артуру королем в моих землях! – выпятил подбородок правитель и жестом подозвал стражу поближе. Лязгнул металл их доспехов, но недвижимы остались посланцы Камелота. Числом их всего пятеро против тридцати, но держатся удивительно нагло для такого малочисленного отряда.
Мордред пожал плечами:
-Значит они перестанут быть твоими.
-Взять его! – терпение короля иссякло.
-Чем брать то будешь? Забыл, кто перед тобой? – не улыбка, а волчий оскал на лице принца. Короткие жесты и отрывистые крики – по мановению рук и губ прибывших из Камелота падает стража тронного зала короля Кларивауса, засыпает мертвецким сном. Улыбается принц Мордред, поднимаясь по ступенькам каменного трона и опираясь коленом между ног сидящего на нем, склоняясь к нему близко-близко – так, словно поцеловать хочет. Блестит на поясе темного принца острая сталь – и холоден будет ее поцелуй, если вдруг захочет им одарить сюзерен вассала.
-Ну как? Подпишем мирный договор, а? Отец мой, добрый король Артур немного с тебя хочет, - пристально глядя на замершего правителя, шепчет Мордред. – Ты доправишь свои годы тихо и мирно, признав власть отца. А потом твои земли перейдут мне. И я назначу кого-то из твоих детей тут наместником.
-У меня есть выбор? – уже спокойно спрашивает Клариваус.
Мордред кивает.
-Конечно. Либо ты подписываешь то, что я сказал, либо я убиваю тебя, твою семью и твоих людей.
-Добр король Артур, - горько говорит бывший правитель Берники, подписывая договор.
Мордред улыбается.
-Добр. Отец очень добр. А я - нет.
Вернувшись ко двору, Мордред с поклоном передает отцу подписанный договор с королем Клариваусом, правителем Берники. Пристально смотрит на сына Артур и не нравится ему то, что он в нем видит.
-Подойди, - говорит король и принц повинуется, склоняя колено перед троном. – Подними голову.
Встречается Артур взглядом с тем самым чудовищем, что живет на дне холодного озера, что пряталось так долго, но все таки не сумело укрыться от солнечного света.
-Не думал я, что он согласится добром, - медленно, тяжело говорит Артур, неотрывно глядя в глаза сыну. Из них смотрит оно - темное, опасное, восторженное, сильное, страстное. Таким видят Мордреда на поле боя, так беснуется сын Морганы в гуще битвы, танцуя с клинком и заливая вражеской кровью все вокруг, ликуя.
Темна душа его сына – с тоской понимает светлый король. Но меняется вдруг Мордред у него на глазах. Уходит на глубину чудовище, прячется, засыпает.
-Прости, отец, - порывисто подаваясь вперед, склоняет гибкую шею наследник. Как под меч. Тонкая белая полоска кожи между волосами и одеждой притягивает взгляд. – Я угрожал ему. Он действительно не соглашался добром. Я сказал, - поднимая взгляд на отца, - что убью его, его людей и семью. Он подписал.
-Мордред!
Снова роняет голову наследник.
-Прости, отец… Но ведь нам был нужен этот мирный договор. Я добыл его бескровно, никому не причинил вреда, а могло быть...
-Довольно! Уйди сейчас.
Повинуется наследник, выходит из зала. Мрачен король Артур.
Все мрачнее с каждым днем он. Порой кажется ему, что света и тьмы в его сыне поровну. Надеется он, что света станет больше однажды и тьма уйдет совсем.
«А в тебе самом, Артур, сколько ее? Тьмы… Помнишь Тихую Галерею?» шепчет призрачный голос сестры и гонит король от себя эти мысли. И запрещает себе даже думать о Тихой Галерее и том, что увидел там.
Тихая Галерея лунной ночью прекрасна. Король любил возвращаться в свои покои именно по ней. В эту ночь – тоже. И вышла однажды ему навстречу тонкая гибкая тень. Локоны черные буйные, походка легкая, скользящая. Плащ наброшен на плечи, но как не узнать ее – проклятую, желанную…
-Отец?
С ужасом смотрит Артур на собственного сына, стоящего в Тихой Галерее. И хохочет где-то далеко призрак Морганы.
Отравленная кровь. Темная, сладкая, отравленная кровь – и в нем, наследнике, ее ровно половина. Другая половина – его.
Сколько света в ней?
Для [J]Наэйир[/J]. Кроссовер ГП и БГ, но больше, видимо, ГП. Ложь и Гриндевальд, Германия, Третий Рейх, пост-Комната, не ангст, фраза "Герр Геллерт... я же обещал, что зайду". Кровища, дарк, рейтинга нет.
Затмение
-Я – это смерти миллионов, война и высшее благо, - смеется солнце Третьего Рейха, обнажая в очаровательной улыбке ровные белые зубы. Такая чудесная, такая теплая у него улыбка. За нее – умереть и убить. Ради него – все что угодно. И это все так же естественно, как дышать.
Гриндевальда называют солнцем Третьего Рейха. Но иногда на солнце падает тень луны и происходит солнечное затмение. Редкое, непредсказуемое астрономическое явление.
Оно пугает. Оно заставляет тех, кто его видел, прятаться и потом отводить глаза. Тот, кто единожды был ему свидетелем, не сможет его забыть.
Затмение приходит к волшебнику вместе с тоской и мучительной болью в сердце – или что там заменяет его великим тиранам? Оно действительно похоже на лунную тень, которая закрывает солнце и окрашивает мир черным. Тухнет блеск в глазах, виски словно заливает свинцом и мутная пелена застилает взгляд.
Солнце светит всем. Когда ему плохо – то плохо будет тоже всем.
Безумие, горечь, боль, тоска и ужас. Когда они доходят до предела, когда бороться с этим нет ни сил, ни желания, тогда Геллерт отправляется в подвалы своего исследовательского института и выбирает того, кому придется стать лекарством.
В конце концов, зря что ли в подвалах столько человеческого материала. Ресурса, прекрасного, разнообразного ресурса.
Живет на свете один человек, которому достаточно сказать несколько слов и обнять за плечи, чтобы кошмарная тень перестала падать на солнце. Навсегда. Но думать об этом нельзя, иначе приступ будет длиться дольше, намного дольше.
Потом, когда все пройдет, останется усталость, головная боль и испачканная чужой кровью одежда.
И как хорошо, что такие срывы – Геллерт действительно считает это нервными срывами от перенапряжения и усталости – случаются очень редко.
В этот раз выбранный на почетную должность лекарства пленник молод и хорош собой. Ему от силы шестнадцать, он с ужасом – таким прекрасным, таким радующим сейчас глаз чувством - смотрит на солнце и не знает, что скоро ослепнет. На солнце нельзя смотреть долго, оно убивает.
Волшебник будет говорить с юношей, наматывая его длинные черные волосы на руку. Шелковые, красивые. Будет смотреть в глаза пленнику – зеленые, как весенняя листва, испуганные и огромные. Гладить сливочно-белую нежную кожу, еще не знавшую бритвы. Утешать, когда эта самая кожа поползет с мяса и костей безобразными лохмотьями. Смеяться от восторга, когда голосовые связки пленника будут рваться от крика. Ласково касаться изнутри, так интимно, так в первый и последний раз. Трогать сердце, живой бьющийся комок. Все это он будет делать долго, очень долго.
К утру от красоты пленника не останется ничего, лунная тень перестанет закрывать солнце и оно вновь взойдет над Рейхом.
И когда безумие стихнет окончательно, Геллерт лениво махнет палочкой в сторону трупа – испепелить – но в этот момент труп откроет глаза. Сядет. Улыбнется, глядя на то, как волшебник вскидывает руку:
-Не надо, пожалуйста, больше портить мне внешность, - вежливо говорит труп, меняясь на глазах и вновь обретая прекрасные черты вместо уродливой маски. – Герр Геллерт, я же обещал, что зайду…
Для Чароит.. Фэндом - Хог времен Основателей, Александр/Изольда, юмор. "Некромантия как стиль семейной жизни". Так как семейная жизнь многообразна - не одна большая зарисовка, а несколько мелких эпизодов.
Некромантия в быту
-Не встает, - мрачно сообщил Александр в пространство. – С-скотина. Уже и так с ним, и этак, и все равно – не встает.
Изольда фыркнула и поплотнее закуталась в подбитый мехом плащ.
-Я обещала папе, что прадедушка будет за ужином, - как бы в пространство сообщила она. Александр заковыристо выматерил неподатливого прадедушку и в шестой раз начертил необходимые знаки вокруг могилки.
Шел третий час на кладбище.
***
-Здравствуйте, учащиеся, - низкий голос преподавателя раскатился по аудитории и затих вместе с последними шевелениями на задней парте. – Мое имя Александр Морген, граф Корнуолл и я буду преподавать вам некромантию. Запомните несколько простых правил.
Александр остановился и обвел мертвым взглядом притихших студентов.
- Первое. Со мной - не спорить. Второе. Трупы – из аудитории не выносить. Третье. Домашнее задание выполнять любой ценой. И последнее. То, что я держу подмышкой – не демонстрационный учебный материал, а мой сын. Теперь начнем.
Помахивая ребенком, некромант прошелся вдоль составленных в аккуратный ряд столов, на которых лежал разнообразный «учебный материал». Двухлетний ребенок радостно заугукал и протянул к последнему руки.
***
-Я сказала – ребенку нужна живая нянька!
-На кой хрен? Живая может отвлечься, уснуть, отойти куда-нибудь, а ребенок в это время…
-Ну и что! Зато она теплая и разговаривает.
-Мертвая тоже может поговорить. И хватит со мной пререкаться! Живая нянька у нас тут не выживет вообще!
-Ах так?! Тебе что, для ребенка няньку жалко?
-Жалко?! Мне?! Ты меня слушаешь вообще?
Шла вторая минута семейного совета в замке Корнуолл. Как он до сих пор стоит целый и невредимый – тайна веков.
***
Графиня Изольда Морген, в девичестве Блэк, была хорошей менталисткой и умной женщиной. Она прекрасно знала, когда с мужчиной спорить можно по-человечески, а когда надо сразу стучать туфелькой в пол и плакать.
-Я не хочу! Не хочу-не хочу-не хочу! Нет, и нет, и нет!
Граф Александр Морген не был хорошим менталистом. Но был хорошим некромантом, непробиваемым упрямцем и жутким ревнивцем. Он поднял из могилы свежего зомби и приставил к своей красавице жене, против чего та очень возражала.
-Я не хочу, чтобы за мной таскался этот труп!
-Хочешь, подниму другой.
-Я не хочу, чтобы за мной таскался какой угодно труп!
-Я знаю как минимум двоих.
-В смысле?
-За тобой уже ходят как минимум два трупа. Будущих. Один с Гриффиндора, другой со Слизерина. Думаешь, я не вижу как они на тебя смотрят?
***
Утро началось с громких криков и неясного шума. Изольда потянулась, перелегла на грудь мужу и лениво поинтересовалась:
-Милый, а почему у нас под стенами опять так орут?
Александр приоткрыл один глаз.
-Помнишь, какой сегодня день?
-М-м… Годовщина какая-нибудь? Ну скажи.
-Сегодня ровно год как под этими стенами легли викинги из войска Бьорнинга Синего.
-И что?
-Ну так я их поднял. Пусть попразднуют.
-Сандро! – Изольда ткнула мужа кулачком под ребра. – Ну а если серьезно?
-Да штурмует нас опять какой-то хрен. Спи пока. Я попозже на стену выйду, гляну, кто на этот раз... Уже класть их некуда, а они все прут.
Потом, спустя столетия, волшебники будут гадать загадку – что побудило хозяев Корнуолла строить там многоуровневые катакомбы и проводить в них массовые захоронения.
Для [J]Houli[/J]. Данж, Циан, Магдала. Юмор. Фраза: "чойта драконята у тебя невоспитанные".
Девушка и дракон
Циан был дракон. Это вообще объясняло абсолютно все – и его поганый характер, и его спесивую морду, и его манеру смотреть на людей как на букашек, на которых он чхать хотел. И ведь если действительно чихнет, то от человека действительно останется не больше, чем от букашки.
Дракон это очень красиво. Глаза алым горят, черная блестящая чешуя крепче стали, горячий такой на ощупь. И огромный.
К примеру вот в деревне сядет - и прости прощай та деревня, а самое обидное, что дракон от такой посадки даже задницу себе не занозит.
-Женщина, хватит пялиться в мою чешую, - прозвучал в голове у Магдалы недовольный голос Циана. Девушка оторвала взгляд от созерцания своей особы в до блеска отполированной чешуе на боку у дракона – ну где еще найдется такое большое и красивое ростовое зеркало! – и, задрав голову, поинтересовалась:
-А тебе нешто жалко? Шо ей будет, от взгляда то моего?
-Ей- ничего, а вот тебе что-нибудь может быть, - шепнул дракон, склоняя морду к Магдале вплотную, быстро и плавно. Так кошка выбрасывает лапу в сторону зазевавшегося воробушка. Девушка взвизгнула и отскочила в сторону:
-Напугал, - прикладывая руку к сердцу и восхищенно глядя на Циана.
Тот самодовольно выпустил струйки дыма из ноздрей и вытянул левую заднюю лапу. Циан был прекрасен и отлично это знал.
Уже полдня девушка и дракон сидели на условленной скале и ожидали тайный мобильный эльфийский отряд, который должен был прибыть на эту скалу. Циан любезно согласился перекинуть этот отряд туда же, куда собирался сам и куда должен был отнести Магдалу.
Последняя присела Циану на хвост и погладила горячую гладкую чешуйку:
-Ты когда там летал, все про драконят своих разорялся. У тебя правда драконята есть? – для вида хлопнув ресницами.
Циан медленно повернул к девушке голову.
-Конечно. Полное гнездо, - с нескрываемым сарказмом. – Вот как ты сама думаешь?
-Ты дракон видный, - пожала плечами Магдала. – Чтобы и драконят не завести?
Циан молча посмотрел на эту представительницу рода людского, логика которой была недоступна его совершенному драконьему мозгу. Он задумчиво сжал в острых черных когтях валун и покатал. Раскрошил. Так люди скатывают и крошат хлебный мякиш.
Но сидеть еще надо было неизвестно сколько, поэтому дракон решил снизойти и поддержать беседу.
-Чтобы завести драконят - надо сначала завести драконицу. А мне ни одна не нравится, - соизволил сообщить Циан и, красиво выгнув шею, положил бронированную голову на лапу. Глаза его горели алыми углями.
-А если, - Магдала аккуратно пересела по хвосту повыше, - ты не в драконьем виде, а того… В человечьем?
Циан сузил глаза до двух алых полосок и мгновенно сменил форму. Девушка оказалась сидящей в весьма недвусмысленной позе на бедре у черноволосого мужчины, который, как и в драконьем виде, был красив, прекрасно сложен и невероятно нахален.
-Ты хочешь понять, что будет если «того» не в драконьем, а в человечьем виде? – прижав к себе девушку покрепче, на ухо ей шепнул дракон.
-Я девушка, честная, замужняя почти… - Магдала шлепнула Циана по руке, уж чересчур вольно обнявшей ее за бедра. Ладонь прошлась как по нагретому солнцем камню.
Дракон похабно ухмыльнулся.
-Так почти же. Воспитаешь мне драконят? – интимно склоняясь к шее Магдалы.
-Еще чего захотел! – отпихивая нахала и пытаясь выкрутиться из его объятий. Смеющийся дракон выпустил девушку.
-Что ж, значит судьба им вырасти невоспитанными… Печально. Так, - тон его голоса резко изменился, - женщина, ну-ка быстро на меня!
Магдала уперла руки в бока и набрала побольше воздуха в легкие:
-Я тебе шо, девка какая базарная – по свистку на тебя запрыгивать или…
Циан не дослушал, схватил Магдалу за руку и сиганул с обрыва, перекидываясь уже в полете. Набрав высоту, Циан величественно дохнул огнем на группу товарищей с луками, которые карабкались на скалу, на которой только что сидели девушка и дракон.
-Кхм… Циан, - Магдала аккуратно постучала дракона по плечу и вкрадчиво заметила, - а тебе не кажется, что это был тот самый отряд, которого мы должны были дождаться?
Дракон окинул взором содеянное. На скале дымились останки. Чьи – понять уже было совершенно нельзя.
-Хм. Возможно, - без тени раскаяния в голосе. - Надо им было повыше знамена поднять. А то чужая земля, мало ли некроты ползут…
-Так они же тайный отряд…
-Мда… Что ж, в любом случае мы можем больше тут не сидеть и спокойно лететь домой, - философски заключил он, заложил вираж и ушел на высоту.
Циан был дракон. Это объясняло абсолютно все.
Для Тами Морок. Белый Город. Открытие пути между Тварным миром и Лаэр. Верность, Ложь, Похоть."- Не было никакого вчера, Верность". Юмор.
Какой сегодня день?
-Просыпайся, мой серебряный, - ласково прошептал Крейди на ухо Верности, склонившись над спящим. Нежный голос черно-алого ши несколько контрастировал с тем, что Похоть изволил взгромоздиться на грудь Себастьяну и на данный момент одухотворенно щелкал когтями, выбирая для оных точку приложения.
-Просыпайся, Верность, - с этими словами Крейди улыбнулся и запустил когти в большую ягодичную мышцу жертвы. Весьма, надо сказать, чувствительную.
Верность взвыл, распахнул глаза и скинул с себя охамевшего в край наглеца.
-Ты что творишь, бубах-перекормыш?- хмуро поинтересовался Верность, садясь на постели и растирая пораженное когтями место. – Клянусь … чем бы поприличнее то? Клянусь вот этим кинжалом – еще один такой номер и ты с ним встретишься. Вплотную.
-Ах, ну ты все только обещаешь, - кокетливо потупился Крейди, улыбаясь и глядя совершенно на другой «кинжал» Верности.
Себастьян хмыкнул и накинул на себя простынку.
Как-то не следовало оно, да.
- Зачем ты меня будил? – по щелчку пальцев черно-серебряного с ближайшего кресла воспарили штаны с рубашкой и неторопливо поплыли к хозяину.
-Ты забыл какой сегодня день? – Крейди грациозно махнул длинной стройной ногой и с другого кресла взлетела алая шелковая туника. Находясь в игривом настроении, Похоть предпочитал бросать заклятия с ноги.
Себастьян быстро перебрал в памяти все важные даты. Государственные праздники, день рождения монарха, день смерти монарха, осенний, зимний, летний и весенний балы. Оставалась чья-нибудь свадьба. Верность озадаченно скосил глаз на лениво одевающуюся Похоть.
Ну нет. Ну не может же быть. Ну не мог он пообещать на нем жениться.
-И какой сегодня день?- осторожно поинтересовался Себастьян.
Крейди застегнул – чисто символически – тунику и вздохнул, укоризненно глядя на собрата:
-Сегодня – теоретически – должен снова открыться путь из отсюда - куда надо.
Радость и облегчение на лице Верности получились сообразными важному событию, хотя само по себе черно-серебряного ши это самое растреклятое событие не радовало абсолютно.
Но хоть не свадьба.
-В Лаэр… - напустив на себя важный и задумчивый вид, протянул Верность. Для контраста с внешним величавым спокойствием, в мыслях плясал одуревший канкан. «Не хочу назад! А надо! Мне хана, Владыка в гневе! Тридцать лет, тридцать лет! Я конечно не виноват, но только будет кто разбираться?».
Тридцать лет Верность не появлялся в Лаэр и был этим совершенно счастлив. Он не отказался бы и еще тридцать лет так прожить, и еще тридцать, а может и еще. Но оставался вопрос – как это сделать…
-А почему у нас так мрачно? – поинтересовался внезапно вышедший непосредственно из стены Ложь. Он, гуляя по Меже, не утруждал себя сличением реальностей. Окинув присутствующих взглядом, он мягко улыбнулся:
– Неужели тебе, о Верность, не хочется вновь стать по левую руку от Владыки, мчаться в его свите, пить лунный свет из серебряных кубков, любоваться Им, грозой и вьюгой…
Если его не остановить, Ложь мог говорить так часами. Крейди вздохнул, надул губы и сел полировать когти. Верность с каждой секундой мрачнел все больше
-Брейг, хватит так откровенно эээ… восторгаться Владыкой, - прервал его Верность. – Еще немного - и Крейди перевозбудится, изобразит нам Брэннина и раньше чем через три часа мы отсюда не уйдем.
Крейди фыркнул:
-Ты, Верность, мечтай, но в пределах разумного. Владыку им изобразить, - сдувая с наполированного ногтя пыль. - А кто потом меня собирать по всей Меже будет? Вы? Вот что-то мне подсказывает, что нет. И вообще – мы идем или куда?
-Идем. А куда? – изогнул бровь Ложь, которому все эти шуточки относительно Владыки изрядно портили настроение.
-В ту деревушку, где тридцать лет назад смертные Врата прибабахали, - охотно пояснил Крейди. – По идее, сейчас они должны бы открыться.
***
-Я думал – будет более пафосно, - вполне искренне признался Ложь, глядя на то, как в воздухе не несколько мгновений полыхнула арка и осыпалась пылью. Так себе спецэффектик. Пых – и все. А ведь какой ритуал был…
Похоть, вальяжно разлегшийся на травке возле ручья, потянулся и зевнул.
-Ну, мальчики, кто первый на вернуться? Верность?
-Вернуться? – Верность весьма достоверно изобразил полную невинность и недоумение. –Я, как уже говорил вам, совершенно не стремлюсь обратно. Брейг вот стремится, да, Брейг? Как ты там говорил про, - Себастьян принял сообразную позу, - стоять за его плечом, лететь подобно ветру…
-Очень похоже, - процедил Ложь и улыбнулся как можно более сладко. – Но куда уж мне лезть на твое место, Верность. Ты вернешься…
-Зачем?
-А то ты сам не догадываешься? Чтобы, - вдохновенно улыбнулся Брейг, но всю песню испортил Крейди.
-Чтобы огрести, - сообщил Крейди, индифферентно макавший длинный черный коготь в ручей и параллельно слушавший разборки Высоких. – Причем так огрести, за все тридцать лет и три года. Конкретно огрести.
-Ладно тридцать, но еще три года то откуда?
-Так это процент за те тридцать, - улыбнулся Похоть и, с умилением взглянув на звереющего Себастьяна, прикрыл глаза. - Ладно я! У меня ноги и язык длинные. Брейг тоже открутится – у него язык подлиннее моего, хоть и не такой умелый. Ну, а тебе без вариантов. Ни ног, ни языка.
-Готов оспорить. Вчера…- прошипел черно-серебряный. На Похоть эти слово произвело прямо –таки бодрящий эффект. Он вскочил на ноги и, метнувшись к Верности, закрыл ему рот рукой.
-Не было никакого «вчера», Верность, - сделав страшные глаза, прошептал Крейди. – И нас с тобой в этом вчера тоже не было. Ты гулял со своей Мечтой, я мирно где-то трахался, - вплотную приблизив губы к уху Себастьяна, сладко пел Похоть. - И только попробуй при Лжи брякнуть, что я с тобой _просто разговаривал_ ночь напролет.
Верность усмехнулся, искоса глянув на заинтересованного всей этой сценой Брейга.
-Не скажу. Но ты идешь первым и своим длинным языком, и своими длинными ногами обеспечиваешь мне как можно более теплую встречу при Дворе.
-Договорились, - в алых глазах сверкнула радость. Лишний раз щегольнув ногами, задницей и грацией, черно-алый ушел в Лаэр.
-Теплую, говоришь, тебе встречу, - следом за ним шагая на Межу протянул Ложь и усмехнулся. – Будет тебе там тепло, Верность…
Для Полосатое. Фэндом: коллективное бессознательное, то есть фольклор (сказки все того же Альбиона, кроссовером с чем душе угодно). Ключевые слово или фраза: "От меня до тебя только пара шагов/ Этот мир поделен на друзей и врагов." (с) Персонажи: духи/фэйри времен года, в частности Осень. + кто угодно. Романс, Зима/Осень.
Я близко
Молочной белизны твоей кожи и янтарного меда твоих волос не забыть никогда мне. Единожды поймала ты меня в плен, опутала чарами, лишь вскинув взгляд один - так кричат птицы, взлетая в серое небо, так опадают листья с деревьев.
Чуют. Знают. Меня – чуют и знают.
Ах, вечно мне гнаться за тобой сквозь лес, нахлестывая коня. Под копытами его золото твое – драгоценное, драгоценное золото – обращается серебром. Спешиться, пасть на колени в это золото, полные горсти набрать, прижать к сердцу в грезе – не золото, а тебя, недостижимую, держу в объятиях.
Стонет и смолкает лес. Дохнуть лишь раз и набросить полог тишины, белый пушистый полог, под которым умрет все живое. Зверь. Птица. Человек.
А что не умрет – уснет.
Легка твоя поступь, ни следа не оставят изящные ступни на лесных тропинках. Как верный пес – одержимый, бешеный, люди убивают таких – лечу я за тобой, в надежде хоть кончиками пальцев прикоснуться к тебе.
Хоть на миг ощутить сладость меда на губах, аромат спелых яблок, тепло золотого света.
О, дай мне догнать тебя и согрей меня, и навечно останься со мной! Лишь со мной.
Но стынет на губах моих иней и снежная вьюга мне вместо твоих объятий. Железо и серебро зубцами в виски мне, а на твоих волосах застыл драгоценной короной закат. Лишь раз прикоснись ко мне – и отпущу тебя.
Не убегай. Со мной, лишь со мной останься, золото мое, ах, если бы, если бы мое…
Вечно мне гнаться за тобою, безнадежно и одержимо.
Настигну однажды и что станет тогда с тобою? Как теплой коже твоей придется сталь морозных доспехов, как хрупким плечам твоим мои острые когти? И будешь ли так же нежна ты со мной, мечта и страсть, отогреешь ли меня наконец?
Или падешь под ноги мне мертвой и следом я паду на колени – в слепящую ледяную белизну, равнодушную и жестокую – в тоске и отчаянии, звериным воем разорву небеса, да только поздно будет. Не верну тебя и не станешь теплой.
Все дальше мне бешеным галопом – и разбегаться будут зверь, и птица, и человек – и на седле повезу тебя, мечту мою, застывшую навечно слабой тенью самой себя.
Так беги же прочь. Беги от меня и никогда, никогда не оборачивайся.
Остановишься – замерзнешь.
Я близко.
Картинка, вдохновившая:
Для Аэлирэнн. Разговор Гермионы и Гриндевальда о целях и методах. С её стороны - серьёзный, а вот будет Геллерт серьёзен или насмешлив - это уж как получится. Жанр - какой выйдет, фраза - "Вы меня не переубедите". Кабинетка по ОФ, джен.
О кошках и солнце
Так странно и неправильно видеть в теле хорошо знакомого человека, друга и наставника - совсем другого. Совсем не друга и совсем не наставника.
Гость держится иначе чем хозяин. Немец ходит с прямой спиной, расправив плечи, гордо держит голову, улыбается, смеется. Ремус никогда так не смотрел - прямо, открыто и насмешливо. Никогда не вел себя так спокойно и уверенно.
Так, словно он очень сильный человек.
-Фройляйн, домовые эльфы наравне с магами – это худшее, что я слышал за последнее время, - смеется немец, пристально глядя на девушку. - Хотя нет, почти худшее...
-А что же на первом месте? – любопытство сгубило не одну кошку. Интересно, как эту поговорку воспринимает проф. МакГонагалл? Да и к чему сейчас в голову она лезет?
-«Дер вервольф!» - кривит губы Геллерт и снова смеется.
Он вообще много смеется. Саркастично, издевательски, искренне. По всякому. И глаза у него при этом горят нездешним каким-то огнем. Неправильным, неуместным, слишком ярким - хочется прикрыть глаза ладонью.
Словно сквозь плотно задернутые пыльные шторы бьет слепящий солнечный свет. Такая ассоциация приходит в голову девушки, пока она смотрит на немца в теле профессора Люпина. Гость носит это порядком потрепанное тело с небрежным изяществом. Так, наверное, побежденные короли носили тюремные обноски – так же как меха и парчу, высоко подняв голову.
Ей всего пятнадцать, ему уже за сто. И она с ним спорит. Тоже задрав подбородок и бесстрашно глядя в глаза, потому что вдруг стало очень важно доказать этому волшебнику свое мнение.
Геллерт Гриндевальд. Темный волшебник, по вине которого погибли тысячи тысяч и пролились океаны крови. Великое Благо, обернувшееся Великим Злом.
Золото и солнце.
Она встряхивает волосами, отгоняя неуместные ассоциации, и продолжает с жаром доказывать волшебнику, что имеют домовые эльфы права, впрочем, уже понимая весь идиотизм ситуации, но продолжая убеждать и обосновывать.
Немец мягко смеется, чуть склонив голову к плечу и щурит глаза:
-Фройляйн отшен тороги томофики? – вкрадчиво спрашивает он с нарочито гротескным акцентом и протягивает руку в сторону Кикимера, указывая на него. – Отчего же фройляйн не заведет себе парочку?
-Вы не понимаете! Они должны быть по-настоящему свободными…
-А кто по-настоящему свободен, фройляйн?
Гермиона не находит ответа сразу. Немец ставит локти на стол, сплетает пальцы в замок и опускает на них подбородок.
-Я понимаю, что вам очень хочется меня убедить в том, что фот эта табуретка, - взглядом указывая на домовика, - заслуживает быть гражданином магического общества. Увы, это не получится даже у такой очаровательной девушки, - пожимая плечами и улыбаясь.
Золото и солнце в этой улыбке. Теплой и яркой.
Конечно, где-то за ней, за этой улыбкой там еще будет очень много крови, не менее теплой и яркой. И не стоит забывать о целях и методах, которыми пользуется этот человек.
-Расскажите про Нурменгард? - как-то сама вылетает эта фраза и Гермиона снова вспоминает поговорку про кошку. Хорошая ведь поговорка, дельная, но...
Она ведь не кошка, верно?
Для Li-sa. Белый Город, брат Лукреций/братья инквизиторы/пленники люди или нелюди. Ключевая фраза *Серпом по яйцам*.Юмор.
Подарок
Брат Лукреций скорбно обозревал монастырский двор. Слезы наворачивались на глаза от зрелища, которое им открывалось, но святой брат был суров и стоек.
В обитель приперли статую. Да что там статую! Это был монстр среди статуй, прямо таки памятник Господу Богу в натуральную величину.
Его Святейшество решил сделать славным братьям подарок, вышедший из под резца печально известного скульптора Зура Церета. Так сказать, увековечить заслуги в металле и камне.
И теперь было совершенно неясно – куда эти увековеченные заслуги девать, такие громадные. Отец Рафаэль,на плечи которого изначально легло сие бремя, как только увидел подарок, ликом сделался бледен, процедил сквозь зубы Лукрецию, что занят мол очень и исчез, аки бес.
Господи прости.
И вот теперь Лукрецию решать – куда девать это чудо.
Статуя была исполнена радостного идиотизма и кристально чистой веры. Некий муж, с печатью благостной дурости на лике, воздевал к небесам крест одной рукой, а во второй руке сжимал талмуд с непонятным названием. С одного бока у мужа висел топор, с другого четки, а нога, обутая в сандалик, попирала голову какого-то плода любви птички с ящеркой.
Автор, наверное, думал, что изобразил дракона.
Тонзура крестоносного идиота ярко блестела под зимним солнцем и пускала солнечных зайчиков по мрачным стенам обители.
С одной стороны – подарок от Патриарха не выкинешь и на задний двор не поставишь.
Но и в ризницу впереть никак невозможно.
Во дворе оставить? Голуби засрут, птицы божьи. Послушники замучаются оттирать потом этот подарок.
Да и пусть бы послушники замучались, им на пользу, труд облагораживает. Но как-то оно не подобает, чтобы подарок то голуби засрали. Они, конечно, птички Божьи, но все равно. Если он будет еще и загаженный, то на этот памятник вообще без слез никто взглянуть не сможет.
-Ты чего такой мрачный? – пихнул Лукреция в бок брат Бенедикт, вышедший во двор подышать свежим воздухом. Последний был очень любим добрым братом за то, что сильно способствовал пищеварению.
Брат Лукреций молча указал на сияющего тонзурой огромного идиота.
-Куда его поставить? – с надеждой и легким отчаянием спросил он собрата по вере.
Брат Бенедикт неторопливо разгладил рясу на желудочной мышце, перебрал четки и сообщил:
-В тюрьме поставим, - изрек он, с улыбкой созерцая чудовищную статую. Улыбка брата Бенедикта никогда не предвещала ничего хорошего. – Там места много, да и полезно будет…
-Изверги. Сволочи. Как у них руки то поднялись, - жаловался прикрепленный к тюрьме бубах своему вольному сородичу. – Ты представляешь, они в тюрьме такой кошмар поставили – без слез не взглянешь. А всем господам, которые там сидеть – на это смотреть безотрывно. Из камер вид в аккурат на нее… А ты сам знаешь, благородным бессмертным подобное уродство – как серпом по яйцам. А эти изверги еще и издеваются, каждое утро лысину этому кошмару полируют. Звери эти инквизиторы, звери…
Для Sehn Sucht. Рейтинг, ангст. Персонажи: некто правитель (король, военачальник.. просто начальник) и либо подчиненный, либо партнер, союзник. Тема: смена ролей. "Переведём наш разговор в другую плоскость". Ориджинал, ангст, NC-17.Осторожно, высокий рейтинг, порнуха, гомосятина, мат. Кому не нравится - под кат не лезем)
Последняя Застава
Нового коменданта крепости я увидел похмельным утром первого дня весны. Распинали нас, водой холодной в морды зарядили и построили утром на плацу. Все никакущие, еле глаза продрали, кое-как встали по стойке смирно. Перегаром шмонит – Славные Боги! - прям висит перегарище смрадной тучей над нашим бравым войском. Ушастый Хло рядом со мной пыхтит и задницу чешет. Я его в бок пихаю но так, скорее для вида.
Где это видано, чтобы наутро после весеннего праздника на рассвете вставать? Я бы еще понял, если бы война. А так ведь нет - просто прислали очередное большое начальство взамен утерянного.
Вышел вперед сотник наш и давай орать, что, мол снизошло на нас, скотов тупых, превеликое счастье. Прислали нам с самых что ни на есть верхов, чтоб им лопнуть, господина начальника крепости.
Бойцы на мордах что-то радостное даже изображать не пытаются. Надо сказать, что мы, Последняя Застава, на отшибе самом стоим, к нам вечно служить всякий сброд гонят. Из тюрем, разбойников бывших, провинившихся сильно перед короной. Народ тертый, всякое повидавший. Управляется хреново, ясное дело.
Ну, думаю, щас покажут нам причину нашего раннего подъема, начальничка нашего. Небось будет такая ряха наетая, кабан здоровый да лютый. Словом, копия Дира Медведя, который до него тут в главных сидел. Суровый был, жесткий, командовал хорошо, да вот незадача – немножко помер.
И выходит вместо ожидаемого великана с луженой глоткой пред наши мутные очи самый натуральный альв. Ростом мне хорошо если по плечо будет, в плечах и талии узкий, у пацанов пятнадцатилетних и то спины шире. Кожа белая как снег, волосы длинные, в косу собраны, цветом как пепел с серебром. Одет в одежды длинные и богатые, как это у всех варлоков принято, смотрит надменно и сквозь. Глаза у него бледные, прозрачные, зрачок с иглу - и прямо куда-то внутрь смотрит.
Ведьмин народ, одно слово. Хлюпики на вид, а скажут слово волшебное и хана хорошему бойцу.
Альв назвался по-ихнему, по ведьмински. Если на наш язык переводить, то Лед получится. Какой-то. Не то серебряный, не то еще какой – я плохо по их, альвьему понимаю. Но звучало красиво.
Идет, значит новое наше начальство вдоль наших похмельных рядов, рожи наши рассматривает. Косой Барн, что в конце строя стоял и вчера в пустой бочке из-под крепленого уснул, сослепу и сдуру решил, что нам бабу в командующие прислали. И высказал это свое решение, значит.
Альв кистью тряхнул и пальцами щелкнул.
Матюгнулся сотник да погнал мелких, чтобы они в совок Барна смели да выкинули. Ничего был боец Косой Барн, только пил и говорил много. Помянем вечерком.
А Льду ведьминскому как все равно. Он тут человека только что сжег до пепла и на морде его альвьей ни одна мышца не дрогнула. Красивая у него морда. Для тех, кто понимает, конечно, в этом деле.
Вот спору нет, бабы, они красивее бывают. Некоторые. Но в крепости у нас с бабами всегда плохо было. Так еще с Тагара Женоненавистника повелось, его, как говорили, одна какая-то женщина обманула жестоко, а он с тех пор их всех ненавидеть стал. И в крепости у себя конечно терпеть не собирался.
«Ебите коней, гусей, пленников, да хоть друг друга. Но, пока я жив, ни одна пизда по моей крепости бегать не будет». Вот так и сказал, как отрезал. А потом оно как-то так и повелось. После него следующий начальник вроде пытался нам жизнь скрасить – шлюх сюда выписывал, наложниц себе и сотникам. Плохо вышло. Драки пьяные из-за шлюх, наложница сбежала одна с картами местности – шпионка оказалась, горцами засланная.
В общем, как-то мы без баб. Вернее как. Есть у нас тут несколько баб, но они свои, мечами машут – дай Славные Боги так каждому махать. Трахаются конечно, а как же. Только от мужиков в этом вопросе мало чем отличаются. Пленников держим, есть те, которые сами к нам приходят – за еду и кров. Ну и между собой тоже дело бывает. Что уж тут. Бокам всегда теплее, когда у них рядом другие бока есть. Да и за жопу в бою поспокойнее как-то, когда ее, эту жопу, прикрывает кто-то, прекрасно и близко этой самой жопе знакомый.
Варлок тем временем остановился передо мной и смотрит.
-Как звать, чем отличился? – это он у меня на плече цепь заметил наградную. Лучший я мечник в этой крепости, да уже три года как лучший. Перекинул я, значит, косу воинскую через плечо вперед – гляди, альв, сколько в нее шнуров алых вплетено – грудь вперед выпятил, плечи расправил и вперед шагнул:
-Ормом Упрямым, - говорю, - люди прозвали. Три года как лучший мечник в Последней Заставе.
Мелькнуло у него в глазах что-то такое, да не разглядел я.
-Вот как, - голос у Льда под стать его имени – тихий, холодный, звонкий и дрожью вдоль хребта отдается. – Что ж, Орм Упрямец, запомню тебя.
И дальше пошел.
А я шаг назад сделал, в строй и понял, что в штанах у меня натуральное восстание происходит. Картинки всяческие в голову лезут, о том, что хорошо бы с господином начальником крепости сделать много всякого интересного, от чего у него на белой коже румянец появится, а взгляд теплее станет. И кричал он чтобы, а то уж больно интересно, как оно звучать будет.
Тут варлок, которого я в фантазиях уже успел разложить по-всякому, на середину плаца вышел. Говорить что-то нам будет. Я себе, значит, мысленно по роже отвесил, штанам приказал сдерживать революцию, взор вперил в небеса и слушать начал. А то не дело – мало ли он прикажет каждого второго повесить, а я, замечтавшись, и не услышу.
Говорит Лед вроде негромко, а слышно его при этом всем. Спокойно так говорит, уверенно.
О том, что через месяц либо мы их, либо они нас. Фарр Безносый с Горного Отрога свое войско ведет, а вместе с ним еще южные племена и наемники. Много их. Золото без счета отмеряют тем, кто согласится воевать на их стороне, а уж если кто из крепости согласится перебежчиком стать – так и вдвойне тому заплатят.
И если какая сволочь согласится, то он, альв, собственноручно этой сволочи яйца отрежет и в уши предателю вденет, заместо сережек. Или в глотку свинца нальет. Или в задницу.
Много золота у горцев, много. Но яйца как-то дороже. А у варлоков фантазия побогаче, чем у горцев.
Глядишь на альва и очень верится – этот из-под земли достанет и жрать эту землю заставит. Лед еще дальше говорил – про новый распорядок и режим, про усиление постов, про награды отважным, но я уже вполуха слушал. Смотрел на него. Холодный, надменный, сильный. Одно слово, лед. И альв. И господин комендант крепости. И варлок. В него верилось - и что наградит, и что отрежет.
Только трахнуть его все больше хотелось.
Проходил я с бунтом в штанах примерно месяц. Не могу прямо – вижу его и встает, замечательно и гордо. Сразу мысли в голову лезут – а если вот его сейчас к стеночке прижать, да губами по шее провести, да между ног его ухватить половчее – а что будет?
А проверять как-то ссыкотно. Участь Косого Барна прям-таки перед глазами. Да и как к нему подступишься, к отродью ведьминому. Гоняет нас в хвост и в гриву, сотников чехвостит, но чтоб по-людски выпить с кем или там по плечу хлопнуть дружески – хрен.
Статуй ледяной. Я мимо него ходил, поглядывал. Ухватить не решился. Думал много.
Слышал я, что некоторые альвы могут мысли читать. Этот вроде не может. Иначе бы либо уже дал мне, либо повесил.
И вот за два дня до предполагаемого штурма вызвал он меня к себе. С чего это вдруг честь такая рядовому мечнику? Ну, лучшему в крепости, конечно, но тем не менее, даже не десятнику. Я на всякий случай причесался, помылся, штаны новые надел и пошел.
Постучался, голову в приоткрытую дверь сунул. «Вызывали?» говорю, а глаза у меня чуть не на лбу при этом.
Альв обычно сдержанный такой, всегда опрятный, волосы в косу убраны волосинка к волосинке, одежда выглаженная, на сапогах ни пятнышка. А тут – Боги мои Славные, как подменили нашего ледяного. Валяется в кресле – волосы в беспорядке, рубашка на груди распахнута, пояс на штанах завязан так, символически. На столе и под столом бутылок несметное количество, на роту бы хватило. Огрызки какие-то кругом, объедки.
Глаза у варлока шальные, румянец на щеках.
-А, - смеется, - проходи, воин. Хочешь вина?
Прямо на моих глазах он берет и перегибается в талии, наклоняясь куда-то за кресло, выгибая спину и отставляя задницу. Тянется за бутылкой, пьет прямо из горла и алое вино течет у него по подбородку и шее. Как в этот момент я радовался, что штаны новые надел! На них шнуровка спереди крепкая, а то я прям боялся, что лопнет. Ну, я глаза в пол и давай про себя вспоминать сколько ступенек на большой лестнице. Потому что лежит он весь такой пьяный и соблазнительный, ногу на подлокотник кресла закинув – вот прямо бери и трахай. Но чует моя жопа – не так что-то тут. Вот не так.
-Нет, - говорю, - господин начальник крепости. Не пью я.
Он бровь приподнял и взгляд у него более цепким стал.
-Это почему?
-Дурею, - пожал плечами. – За языком не слежу, да и за другими частями тела тоже. Потому и не пью, что спьяну херню творю, а наутро разгребать. Да ну. Вот и бросил.
Он бутылку отставил и меня пальцем поманил.
-Подойди, воин, - а голос у него усталый такой. По-настоящему, не притворно. Я как ближе подошел, так и заметил – глаза у него запали, тени под ними синие. Белки красные. То ли пьет давно, то ли не спал совсем. А он совсем трезво на меня смотрит и писульку какую-то протягивает. Прочитай, мол.
Я прочитал, наискосок, но мне хватило. Сразу понял, чего он тут так нажирается. Разведка пересчитала то войско, что движется к перевалу под началом Безносого. И войска того примерно в три раза больше, чем мы месяц назад насчитали.
-Это как они? – я отложил бумажку. – Откуда они людей набрали столько?
-Золото людей манит, - откинул голову на спинку кресла и ладонями глаза прикрыл. – Вот оно и сманило столько.
Губы у него от вина влажные. Алые. И привкус остаться должен. Я как прикипел взглядом к ним – а он заметил.
-Через два дня умирать будем, воин, - взглянул на меня, усмехнулся. Я глаза отвел. Трезвый он совсем, варлок хренов. Прикидывался зачем-то.
-Что ж, - говорю. – Будем, значит. На то здесь и поставлены – умирать, да за собой тащить как можно больше жизней, в дар Другим Богам.
Лед пальцами побарабанил по столу, а потом взял, смахнул со стола все эти карты с книжками и рубашку через голову стащил.
-Иди, - негромко так, - ко мне, воин. Знаю, давно хочешь. Да и я – давно…
Кожа у него в полутьме светится. А плечи узкие, кости видны. Ключицы выпирают, острые такие.
-А что ж тогда, - у меня аж в яйцах зазвенело, как я его к себе притянул, - раньше не звали то?
-Да повода как-то не было, - повел плечом альв и глаза прикрыл свои ведьминские.
Гибкий он, сильный и губы у него сладкие от вина. Пояс я на нем развязал, посадил на стол и целовать начал, долго, медленно, руками по телу водил. Хотел запомнить наощупь, чтобы потом вспоминать как можно лучше и подробнее. Альв был как вода текучий, гладкий, мышцы под прохладной кожей перекатываются. Ноги ему раздвинул, животом прижался к нему – а он бедрами меня стиснул и трется всем телом. Давно, видать не было никого.
И в глазах у него снова такое что-то, что и выразить то нельзя, почувствовать только. Глажу его, смотрю ему в глаза и думаю - либо он мне голову отрежет за то, что я сейчас сделаю, либо угадал я. А если и отрежет – не жалко. Один хрен – умирать послезавтра.
Ухватил я его покрепче, намотал его косу серебряную на руку, голову назад ему отогнул, в шею зубами впился. Он вскрикнул, глухо как-то, странно. И обнял меня за шею.
Я мысленно воззвал к Славным Богам и, на всякий случай, к Другим, руки разжал медленно, отстранился чуть и смотрю на него этак свысока.
-Что же ты, - цежу сквозь зубы, - так плохо крепостью командуешь, альв? Разведка спит, бойцы жиреют, а ты, небось, только и делаешь, что задницу всякому отребью подставляешь? – руку ему между ног положил и сжал. Не во всю, конечно, силу.
Он вздрогнул, зрачки аж во всю бледную радужку разошлись, губы приоткрыл. Не ожидал, понятное дело. И молчит. Не сказал ведьминого слова, не прибил меня на месте.
У меня аж сердце зашлось. Угадал я. Ну, держись, статуй ледяной. Отыграюсь я за весь этот месяц.
Связал я ему руки за спиной его же поясом, да на пол кинул. Сначала на колени, а потом на все четыре кости, раком то есть. Он драться пытался, только куда ему против меня без своей чародейской мощи – я почитай в полтора раза крупнее и сильнее. Плетки у меня под рукой не нашлось, так я его весом своим к доскам прижал, штаны стащил и косой его собственной его же и выпорол. Вскрикивал подо мной, извивался как змея, все сбросить пытался. Да где ему.
Хлещу его по заднице и бедрам косой этой серебряной, да отчитываю его по-всякому, примерно как нас сотник песочит, только в условиях других. Альв стонет, вскрикивает, но отвечает. Я уж потом не выдержал этого, пригнул его за волосы к полу и трахнул. Сначала мордой в пол, потом на спине, ноги его себе на плечи закинув. Так оно глубже получалось, да и смотреть на него мне нравилось – как Лед губы закусывал и голову по подушке туда-сюда перекладывал. Пальцами мне в плечи вцепился – я его трахаю, а он аж воет, настолько ему то ли больно, то ли хорошо. То ли и то, и то сразу.
Вцепился мне зубами в руку, я матюгнулся, прижал его к постели и загнал с размаху да на всю длину. Его аж дугой выгнуло, а глаза закатились.
-Укусишь еще - выебу так, что ходить не сможешь, - пообещал ему грозно.
Ну и, конечно, он укусил.
-Отродье шлюхино! - альв стонет, кровать скрипит, а я все думаю – Славные Боги, еще чуть-чуть. Пусть еще чуть-чуть все будет вот так – он подо мной, с ногами у меня на плечах, возбужденный и горячий, в голос воет мое имя.
Когда это все кончилось, я думал, он меня убьет. Или прикажет выметаться.
Но он послал меня за вином, а когда я принес еще, он, усмехаясь, протянул мне ременную упряжь и плеть с конюшни. Не жалуются варлоки на фантазию, что уж тут.
Тот самый штурм мы пережили. Не все, конечно, но Последнюю Заставу удержали. Сучьи Дети, отряд Гарра Мясника на помощь подоспел, ударил в тыл сборному войску Безносого Фарра. Нас к тому моменту оставалось всего ничего, но продержались.
Лед погиб незадолго до того как Дети прорвались. Страшно погиб. Голову его потом южане на пике подняли – нас устрашать как бы. Только мы, в отличие от южан этих засратых, воины настоящие. Мы с Другими Богами рядом всю жизнь идем.
Выиграли мы тот бой, словом.
Снится иногда мне господин начальник крепости в странных снах. Кто его знает, варлок все-таки был. Думаю я, у них с Другими свой договор.
Для Wotton. Амир, Стефания, Солнце. "На рассвете небо становилось молочно-белым"
Рассвет
Прага встретила удивительно теплым для сентября ветром и золотом листьев, брошенных россыпью в неспокойные воды Влтавы.
Прага встретила как умная, все понимающая женщина. Не бросила в лицо «куда сбежал, где шатался столько лет?», нет, напротив - обняла, прижалась, шепнула «скучала по тебе».
Прага встретила так, как встречают только дома.
Стоит, опираясь на перила Карлова моста молодой юноша, почти мальчик. Он одет в сшитую на заказ одежду из лучших тканей, у него длинные рыжие волосы, которые он носит связанными в хвост. Претенциозно. Ярко. Заметно. Сын богатых родителей? Ученик престижного колледжа? На указательном пальце правой руки горит алым огнем рубин, оправленный в золото. Прищурившись, мальчик смотрит на темные воды реки и глаза его также непроглядно черны.
Мальчику в этом году исполнилось две тысячи и двенадцать лет.
-На Востоке милосердие есть, - сварливо говорит Амир и поворачивается к стоящей рядом с ним женщине. Его спутница высока и стройна, одета в деловой костюм. Светлые волосы убраны в элегантную прическу, а в синем взгляде сейчас недовольство. – Если оно не вписывается в европейские рамки, то я то тут причем?
Стефания скрещивает руки на груди и от уголков ее глаз разбегаются лучики морщин – таких, которые возникают только в одном случае. Если долго смотреть на солнце. Она щурит глаза:
-То есть, ты хочешь сказать, что убить троих это по-восточному милосердно?
-Конечно, - фыркает Амир, - я же их быстро убил. Смотри, - протягивая руку с перстнем в сторону Влтавы.
Там, на самой грани между небом и водой, темными и мрачными, начинает разгораться светлая полоса.
-Страшно, - честно говорит спартанка. Она вообще всегда честна и открыта. Удивительная пара - говорят про Амира и Стефанию. Старый хитрый лис и прямая, как меч, воительница.
-Страшно, - соглашается асиман и берет женщину за запястье сухими горячими пальцами. – Но ты все равно смотри.
Восток светлел, рассвет разгорался, в небе вспыхивало все больше красок – нежно-розовый, фиолетовый, синий, голубой, молочно-белый. Все ярче, все красивее, все страшнее. А потом пришло оно.
Прекрасное божество, чей гневный лик был скрыт тысячелетиями и путь к которому искал все эти тысячи одержимый жрец.
Прекрасное божество, чей светлый лик тысячи лет помнила и любила верная жрица.
Минуты летят и с каждой из них божество становится все ближе. Алым золотом, почти кровью, разливается рассвет по водам Влтавы и первый луч падает на перила моста.
Вместе с этим приходит слепящая боль.
-Сон, - открывая глаза в кромешной темноте, говорит себе спартанка. Приглаживает волосы. – Только сон.
И разочарования в ее голосе больше, чем радости.
Для [J]Loegrin[/J]. Что-то отношенческое про Артура и Мордреда при дворе Камелота. "Яблочко от яблони недалеко падает", "ответственное поручение". Я помню, что ты хотел юмор и полегче, но получилось совсем иначе, ибо про их отношения "легко" не вышло. Много намеков на всякое.
Отравленная кровь
-Вы хотите сказать, что нам угрожаете? – сморщил нос сидящий на искусно вырезанном из камня троне король Клариваус.
Принц Мордред, стоящий во главе своей свиты, широко усмехнулся.
-Ну почему же «хочу сказать». Я просто вам угрожаю.
-Не бывать Артуру королем в моих землях! – выпятил подбородок правитель и жестом подозвал стражу поближе. Лязгнул металл их доспехов, но недвижимы остались посланцы Камелота. Числом их всего пятеро против тридцати, но держатся удивительно нагло для такого малочисленного отряда.
Мордред пожал плечами:
-Значит они перестанут быть твоими.
-Взять его! – терпение короля иссякло.
-Чем брать то будешь? Забыл, кто перед тобой? – не улыбка, а волчий оскал на лице принца. Короткие жесты и отрывистые крики – по мановению рук и губ прибывших из Камелота падает стража тронного зала короля Кларивауса, засыпает мертвецким сном. Улыбается принц Мордред, поднимаясь по ступенькам каменного трона и опираясь коленом между ног сидящего на нем, склоняясь к нему близко-близко – так, словно поцеловать хочет. Блестит на поясе темного принца острая сталь – и холоден будет ее поцелуй, если вдруг захочет им одарить сюзерен вассала.
-Ну как? Подпишем мирный договор, а? Отец мой, добрый король Артур немного с тебя хочет, - пристально глядя на замершего правителя, шепчет Мордред. – Ты доправишь свои годы тихо и мирно, признав власть отца. А потом твои земли перейдут мне. И я назначу кого-то из твоих детей тут наместником.
-У меня есть выбор? – уже спокойно спрашивает Клариваус.
Мордред кивает.
-Конечно. Либо ты подписываешь то, что я сказал, либо я убиваю тебя, твою семью и твоих людей.
-Добр король Артур, - горько говорит бывший правитель Берники, подписывая договор.
Мордред улыбается.
-Добр. Отец очень добр. А я - нет.
Вернувшись ко двору, Мордред с поклоном передает отцу подписанный договор с королем Клариваусом, правителем Берники. Пристально смотрит на сына Артур и не нравится ему то, что он в нем видит.
-Подойди, - говорит король и принц повинуется, склоняя колено перед троном. – Подними голову.
Встречается Артур взглядом с тем самым чудовищем, что живет на дне холодного озера, что пряталось так долго, но все таки не сумело укрыться от солнечного света.
-Не думал я, что он согласится добром, - медленно, тяжело говорит Артур, неотрывно глядя в глаза сыну. Из них смотрит оно - темное, опасное, восторженное, сильное, страстное. Таким видят Мордреда на поле боя, так беснуется сын Морганы в гуще битвы, танцуя с клинком и заливая вражеской кровью все вокруг, ликуя.
Темна душа его сына – с тоской понимает светлый король. Но меняется вдруг Мордред у него на глазах. Уходит на глубину чудовище, прячется, засыпает.
-Прости, отец, - порывисто подаваясь вперед, склоняет гибкую шею наследник. Как под меч. Тонкая белая полоска кожи между волосами и одеждой притягивает взгляд. – Я угрожал ему. Он действительно не соглашался добром. Я сказал, - поднимая взгляд на отца, - что убью его, его людей и семью. Он подписал.
-Мордред!
Снова роняет голову наследник.
-Прости, отец… Но ведь нам был нужен этот мирный договор. Я добыл его бескровно, никому не причинил вреда, а могло быть...
-Довольно! Уйди сейчас.
Повинуется наследник, выходит из зала. Мрачен король Артур.
Все мрачнее с каждым днем он. Порой кажется ему, что света и тьмы в его сыне поровну. Надеется он, что света станет больше однажды и тьма уйдет совсем.
«А в тебе самом, Артур, сколько ее? Тьмы… Помнишь Тихую Галерею?» шепчет призрачный голос сестры и гонит король от себя эти мысли. И запрещает себе даже думать о Тихой Галерее и том, что увидел там.
Тихая Галерея лунной ночью прекрасна. Король любил возвращаться в свои покои именно по ней. В эту ночь – тоже. И вышла однажды ему навстречу тонкая гибкая тень. Локоны черные буйные, походка легкая, скользящая. Плащ наброшен на плечи, но как не узнать ее – проклятую, желанную…
-Отец?
С ужасом смотрит Артур на собственного сына, стоящего в Тихой Галерее. И хохочет где-то далеко призрак Морганы.
Отравленная кровь. Темная, сладкая, отравленная кровь – и в нем, наследнике, ее ровно половина. Другая половина – его.
Сколько света в ней?
Для [J]Наэйир[/J]. Кроссовер ГП и БГ, но больше, видимо, ГП. Ложь и Гриндевальд, Германия, Третий Рейх, пост-Комната, не ангст, фраза "Герр Геллерт... я же обещал, что зайду". Кровища, дарк, рейтинга нет.
Затмение
-Я – это смерти миллионов, война и высшее благо, - смеется солнце Третьего Рейха, обнажая в очаровательной улыбке ровные белые зубы. Такая чудесная, такая теплая у него улыбка. За нее – умереть и убить. Ради него – все что угодно. И это все так же естественно, как дышать.
Гриндевальда называют солнцем Третьего Рейха. Но иногда на солнце падает тень луны и происходит солнечное затмение. Редкое, непредсказуемое астрономическое явление.
Оно пугает. Оно заставляет тех, кто его видел, прятаться и потом отводить глаза. Тот, кто единожды был ему свидетелем, не сможет его забыть.
Затмение приходит к волшебнику вместе с тоской и мучительной болью в сердце – или что там заменяет его великим тиранам? Оно действительно похоже на лунную тень, которая закрывает солнце и окрашивает мир черным. Тухнет блеск в глазах, виски словно заливает свинцом и мутная пелена застилает взгляд.
Солнце светит всем. Когда ему плохо – то плохо будет тоже всем.
Безумие, горечь, боль, тоска и ужас. Когда они доходят до предела, когда бороться с этим нет ни сил, ни желания, тогда Геллерт отправляется в подвалы своего исследовательского института и выбирает того, кому придется стать лекарством.
В конце концов, зря что ли в подвалах столько человеческого материала. Ресурса, прекрасного, разнообразного ресурса.
Живет на свете один человек, которому достаточно сказать несколько слов и обнять за плечи, чтобы кошмарная тень перестала падать на солнце. Навсегда. Но думать об этом нельзя, иначе приступ будет длиться дольше, намного дольше.
Потом, когда все пройдет, останется усталость, головная боль и испачканная чужой кровью одежда.
И как хорошо, что такие срывы – Геллерт действительно считает это нервными срывами от перенапряжения и усталости – случаются очень редко.
В этот раз выбранный на почетную должность лекарства пленник молод и хорош собой. Ему от силы шестнадцать, он с ужасом – таким прекрасным, таким радующим сейчас глаз чувством - смотрит на солнце и не знает, что скоро ослепнет. На солнце нельзя смотреть долго, оно убивает.
Волшебник будет говорить с юношей, наматывая его длинные черные волосы на руку. Шелковые, красивые. Будет смотреть в глаза пленнику – зеленые, как весенняя листва, испуганные и огромные. Гладить сливочно-белую нежную кожу, еще не знавшую бритвы. Утешать, когда эта самая кожа поползет с мяса и костей безобразными лохмотьями. Смеяться от восторга, когда голосовые связки пленника будут рваться от крика. Ласково касаться изнутри, так интимно, так в первый и последний раз. Трогать сердце, живой бьющийся комок. Все это он будет делать долго, очень долго.
К утру от красоты пленника не останется ничего, лунная тень перестанет закрывать солнце и оно вновь взойдет над Рейхом.
И когда безумие стихнет окончательно, Геллерт лениво махнет палочкой в сторону трупа – испепелить – но в этот момент труп откроет глаза. Сядет. Улыбнется, глядя на то, как волшебник вскидывает руку:
-Не надо, пожалуйста, больше портить мне внешность, - вежливо говорит труп, меняясь на глазах и вновь обретая прекрасные черты вместо уродливой маски. – Герр Геллерт, я же обещал, что зайду…
Для Чароит.. Фэндом - Хог времен Основателей, Александр/Изольда, юмор. "Некромантия как стиль семейной жизни". Так как семейная жизнь многообразна - не одна большая зарисовка, а несколько мелких эпизодов.
Некромантия в быту
-Не встает, - мрачно сообщил Александр в пространство. – С-скотина. Уже и так с ним, и этак, и все равно – не встает.
Изольда фыркнула и поплотнее закуталась в подбитый мехом плащ.
-Я обещала папе, что прадедушка будет за ужином, - как бы в пространство сообщила она. Александр заковыристо выматерил неподатливого прадедушку и в шестой раз начертил необходимые знаки вокруг могилки.
Шел третий час на кладбище.
***
-Здравствуйте, учащиеся, - низкий голос преподавателя раскатился по аудитории и затих вместе с последними шевелениями на задней парте. – Мое имя Александр Морген, граф Корнуолл и я буду преподавать вам некромантию. Запомните несколько простых правил.
Александр остановился и обвел мертвым взглядом притихших студентов.
- Первое. Со мной - не спорить. Второе. Трупы – из аудитории не выносить. Третье. Домашнее задание выполнять любой ценой. И последнее. То, что я держу подмышкой – не демонстрационный учебный материал, а мой сын. Теперь начнем.
Помахивая ребенком, некромант прошелся вдоль составленных в аккуратный ряд столов, на которых лежал разнообразный «учебный материал». Двухлетний ребенок радостно заугукал и протянул к последнему руки.
***
-Я сказала – ребенку нужна живая нянька!
-На кой хрен? Живая может отвлечься, уснуть, отойти куда-нибудь, а ребенок в это время…
-Ну и что! Зато она теплая и разговаривает.
-Мертвая тоже может поговорить. И хватит со мной пререкаться! Живая нянька у нас тут не выживет вообще!
-Ах так?! Тебе что, для ребенка няньку жалко?
-Жалко?! Мне?! Ты меня слушаешь вообще?
Шла вторая минута семейного совета в замке Корнуолл. Как он до сих пор стоит целый и невредимый – тайна веков.
***
Графиня Изольда Морген, в девичестве Блэк, была хорошей менталисткой и умной женщиной. Она прекрасно знала, когда с мужчиной спорить можно по-человечески, а когда надо сразу стучать туфелькой в пол и плакать.
-Я не хочу! Не хочу-не хочу-не хочу! Нет, и нет, и нет!
Граф Александр Морген не был хорошим менталистом. Но был хорошим некромантом, непробиваемым упрямцем и жутким ревнивцем. Он поднял из могилы свежего зомби и приставил к своей красавице жене, против чего та очень возражала.
-Я не хочу, чтобы за мной таскался этот труп!
-Хочешь, подниму другой.
-Я не хочу, чтобы за мной таскался какой угодно труп!
-Я знаю как минимум двоих.
-В смысле?
-За тобой уже ходят как минимум два трупа. Будущих. Один с Гриффиндора, другой со Слизерина. Думаешь, я не вижу как они на тебя смотрят?
***
Утро началось с громких криков и неясного шума. Изольда потянулась, перелегла на грудь мужу и лениво поинтересовалась:
-Милый, а почему у нас под стенами опять так орут?
Александр приоткрыл один глаз.
-Помнишь, какой сегодня день?
-М-м… Годовщина какая-нибудь? Ну скажи.
-Сегодня ровно год как под этими стенами легли викинги из войска Бьорнинга Синего.
-И что?
-Ну так я их поднял. Пусть попразднуют.
-Сандро! – Изольда ткнула мужа кулачком под ребра. – Ну а если серьезно?
-Да штурмует нас опять какой-то хрен. Спи пока. Я попозже на стену выйду, гляну, кто на этот раз... Уже класть их некуда, а они все прут.
Потом, спустя столетия, волшебники будут гадать загадку – что побудило хозяев Корнуолла строить там многоуровневые катакомбы и проводить в них массовые захоронения.
Для [J]Houli[/J]. Данж, Циан, Магдала. Юмор. Фраза: "чойта драконята у тебя невоспитанные".
Девушка и дракон
Циан был дракон. Это вообще объясняло абсолютно все – и его поганый характер, и его спесивую морду, и его манеру смотреть на людей как на букашек, на которых он чхать хотел. И ведь если действительно чихнет, то от человека действительно останется не больше, чем от букашки.
Дракон это очень красиво. Глаза алым горят, черная блестящая чешуя крепче стали, горячий такой на ощупь. И огромный.
К примеру вот в деревне сядет - и прости прощай та деревня, а самое обидное, что дракон от такой посадки даже задницу себе не занозит.
-Женщина, хватит пялиться в мою чешую, - прозвучал в голове у Магдалы недовольный голос Циана. Девушка оторвала взгляд от созерцания своей особы в до блеска отполированной чешуе на боку у дракона – ну где еще найдется такое большое и красивое ростовое зеркало! – и, задрав голову, поинтересовалась:
-А тебе нешто жалко? Шо ей будет, от взгляда то моего?
-Ей- ничего, а вот тебе что-нибудь может быть, - шепнул дракон, склоняя морду к Магдале вплотную, быстро и плавно. Так кошка выбрасывает лапу в сторону зазевавшегося воробушка. Девушка взвизгнула и отскочила в сторону:
-Напугал, - прикладывая руку к сердцу и восхищенно глядя на Циана.
Тот самодовольно выпустил струйки дыма из ноздрей и вытянул левую заднюю лапу. Циан был прекрасен и отлично это знал.
Уже полдня девушка и дракон сидели на условленной скале и ожидали тайный мобильный эльфийский отряд, который должен был прибыть на эту скалу. Циан любезно согласился перекинуть этот отряд туда же, куда собирался сам и куда должен был отнести Магдалу.
Последняя присела Циану на хвост и погладила горячую гладкую чешуйку:
-Ты когда там летал, все про драконят своих разорялся. У тебя правда драконята есть? – для вида хлопнув ресницами.
Циан медленно повернул к девушке голову.
-Конечно. Полное гнездо, - с нескрываемым сарказмом. – Вот как ты сама думаешь?
-Ты дракон видный, - пожала плечами Магдала. – Чтобы и драконят не завести?
Циан молча посмотрел на эту представительницу рода людского, логика которой была недоступна его совершенному драконьему мозгу. Он задумчиво сжал в острых черных когтях валун и покатал. Раскрошил. Так люди скатывают и крошат хлебный мякиш.
Но сидеть еще надо было неизвестно сколько, поэтому дракон решил снизойти и поддержать беседу.
-Чтобы завести драконят - надо сначала завести драконицу. А мне ни одна не нравится, - соизволил сообщить Циан и, красиво выгнув шею, положил бронированную голову на лапу. Глаза его горели алыми углями.
-А если, - Магдала аккуратно пересела по хвосту повыше, - ты не в драконьем виде, а того… В человечьем?
Циан сузил глаза до двух алых полосок и мгновенно сменил форму. Девушка оказалась сидящей в весьма недвусмысленной позе на бедре у черноволосого мужчины, который, как и в драконьем виде, был красив, прекрасно сложен и невероятно нахален.
-Ты хочешь понять, что будет если «того» не в драконьем, а в человечьем виде? – прижав к себе девушку покрепче, на ухо ей шепнул дракон.
-Я девушка, честная, замужняя почти… - Магдала шлепнула Циана по руке, уж чересчур вольно обнявшей ее за бедра. Ладонь прошлась как по нагретому солнцем камню.
Дракон похабно ухмыльнулся.
-Так почти же. Воспитаешь мне драконят? – интимно склоняясь к шее Магдалы.
-Еще чего захотел! – отпихивая нахала и пытаясь выкрутиться из его объятий. Смеющийся дракон выпустил девушку.
-Что ж, значит судьба им вырасти невоспитанными… Печально. Так, - тон его голоса резко изменился, - женщина, ну-ка быстро на меня!
Магдала уперла руки в бока и набрала побольше воздуха в легкие:
-Я тебе шо, девка какая базарная – по свистку на тебя запрыгивать или…
Циан не дослушал, схватил Магдалу за руку и сиганул с обрыва, перекидываясь уже в полете. Набрав высоту, Циан величественно дохнул огнем на группу товарищей с луками, которые карабкались на скалу, на которой только что сидели девушка и дракон.
-Кхм… Циан, - Магдала аккуратно постучала дракона по плечу и вкрадчиво заметила, - а тебе не кажется, что это был тот самый отряд, которого мы должны были дождаться?
Дракон окинул взором содеянное. На скале дымились останки. Чьи – понять уже было совершенно нельзя.
-Хм. Возможно, - без тени раскаяния в голосе. - Надо им было повыше знамена поднять. А то чужая земля, мало ли некроты ползут…
-Так они же тайный отряд…
-Мда… Что ж, в любом случае мы можем больше тут не сидеть и спокойно лететь домой, - философски заключил он, заложил вираж и ушел на высоту.
Циан был дракон. Это объясняло абсолютно все.
@темы: "Основатели", рассказ, "Другие Боги", "Логрия", "Белый Город", Творчество
-
-
31.12.2011 в 03:33-
-
31.12.2011 в 03:34-
-
31.12.2011 в 03:36-
-
31.12.2011 в 10:44-
-
01.01.2012 в 12:31Я, конечно, читала всё по мере поступления. Нравилось всё - что-то больше, что-то меньше, возможно, в зависимости от того, насколько я в теме. Но вот, дождавшись последнего и перечитав уже всё заново, восхитилась твоему творческому диапазону. От откровенной порнухи до потрясающего юмора, который заставлял смеяться до слёз, и через такие щемящие, проникновенные чувства и образы, что подступают уже другие слёзы!
Всегда восхищалась и немного завидовала тем, кто умеет облекать в слова образы и мысли. Но не дано
Ну и то, что больше всего впечатлило - всё по-разному - "Отравленная кровь", "Последняя застава"
"Я близко"
Ну и "Некромантия в быту" - люблю такие ёмкие зарисовки, когда картинка сразу возникает.
-
-
01.01.2012 в 18:46Циан....ах ))))
*очень хочет воспитать ему драконят*
-
-
03.01.2012 в 10:04Отдельное спасибо за инквизиторскую зарисовку. Отче Рафаэль сильно напомнил Харгана из эпизода "Я в экстренной погоне. И пробуду там не меньше месяца!"
Логрийская тема цепляет, как всегда - и болезненно интересно, чем же закончится эта история, куда двинется развитие Британии и королевского рода. Слишком качаются чаши весов и неустойчиво равновесие между добром и злом, светом и тьмой, смешанными в людях. Сильная вещь, спасибо.
Вообще спасибо за твои зарисовки и окошки в любимые миры.
-
-
06.01.2012 в 00:37Houli, Циан - жопа. Наглая драконья. Но кросафчег. Рад, что понравилось))
Чароит., *раскланялся* пасибо-пасибо. А насчет намека на отношение к поклонникам - нууу.... не такой уж он и тонкий)